– Гордыня, – сказала она, – в том, что чувствуешь себя красивее других девочек. В том, что носишь слишком много украшений и постоянно смотришься в зеркала. Это косметика и короткие юбки. И это один из семи смертных грехов.
Я помню, как сидела там за столом и злилась на ее слова. Я терпеть не могла, когда из меня делают пример – и мне было противно, что этот пример абсолютно неверен. Подвеска принадлежала моей бабке по отцовской линии, которая умерла всего за несколько месяцев до этого. Когда я надевала эту подвеску, то не чувствовала себя красивее других девочек: она напоминала мне о женщине, которую я любила, которой мне не хватало и о ком я не переставала горевать. И при этом я была таким сорванцом, что надевала платья, только когда того требовала моя мать, – и еще ни разу не пользовалась косметикой.
В тот день нам на полдник дали галеты, и когда я потянулась за второй, меня предостерегли против чревоугодия. Это воспоминание выбивает из меня, бредущей по асфальту, кислый смешок.
Что еще?
Помню, как стою на коленях в церкви, а наставница задает один-единственный вопрос, снова и снова. Мои мысли мятутся: почему никто не отвечает? Я неуверенно высказываю предположение – и на меня прикрикивают, требуя молчать. Не помню, на какой именно вопрос мне не следовало отвечать и какой именно ответ не следовало давать, зато помню свой стыд. В тот день я поняла: каким бы требовательным ни был тон человека и сколько бы раз он о чем-то ни спрашивал, он может вовсе не хотеть ответа.
А еще помню, как через несколько недель или месяцев я восстала против матери и сказала, что больше туда не пойду. Не потому, что на занятиях мне скучно или страшно, а потому, что даже в том юном возрасте я поняла: что-то не так. Не важно, что я еще не знала слова «лицемерие»: как и в случае с риторическим вопросом, я поняла значение без самого слова. Я ощущала гордыню в моей наставнице, старой вдове с крашеными рыжими волосами. Я была замкнутым ребенком с богатым воображением, с удовольствием населявшим дом привидениями или находившим в грязи след йети. Я обожала приключения, переполненные драконами, волшебниками и эльфами. Но если я и позволяла себе погрузиться в игру, я все равно знала, что играю. Я понимала, что это не действительность. Смотреть мультфильм, в котором Адам и Ева верят идиотскому нашептыванию змея, после чего Бог изгоняет их из дома, – это одно. Признавать этот мультфильм не выдумкой, а точным отображением истории – совершенно другое. Даже в десятилетнем возрасте у меня это вызвало отвращение. Когда спустя несколько лет я познакомилась с идеями Чарльза Дарвина и Грегора Менделя, то испытала нечто, очень похожее на духовное прозрение. Я познала истину.
Именно эта истина сформировала мою жизнь.