Лабиринты времен. Ольга Шульга-Страшная

пот. Просто пот? Но почему тогда запах от него шел, как из мясной лавки…? С тех пор Павел Яковлевич старался не смотреть себе в глаза. Даже когда он брился, взгляд его двигался по щекам, подбородку, только вскользь мелькая по верхней половине лица. Ужас перед собственным непознанным внутренним миром, который так до конца и не открывался ему, прятал от него тайну, в которую ему было очень страшно заглядывать. Ему казалось, что он вполне успешно восстановил в себе родовую черту всех Окаянновых: он умел пользоваться и доверял собственному подсознанию, его интуиции мог бы позавидовать каждый, кто всерьез изучал или владел этими дарами. И все-таки, были такие тайники в его душе, которые иногда просыпались сами по себе и будили в нем чувства, которым не было места в его современном осторожном и продуманном мирке. Он боялся когда-нибудь не возобладать над звериными порывами собственной сути. Конечно, он бы не вцепился зубами в горло противника, нет… но безудержная ненависть и жажда власти иногда опрокидывала его сознание до такого примитивного уровня, за которым не существовало ни осторожности, ни рассудка. И тогда Павлу Яковлевичу казалось, что это страшное «нечто», гнездившееся у него в душе, когда-нибудь окончательно завоюет его и унесет в темноту сумасшествия. Так он и балансировал на невидимом гребне жизни, боясь окончательно сорваться в черную пропасть, и не смея даже думать о своем праве оглянуться в другую, светлую сторону.

* * *

      Владимир Ярославич проснулся в чужой постели, рядом с чужой женщиной. Он осторожно пошевелил рукой, ощутив незнакомую прохладу дорогого шелка. Сквозь шторы пробивался мягкий уличный свет, и Пересветов рассмотрел, что шелковая сорочка прикрывает круглые плечи женщины, и край ее выбился из-под ее одеяла и накрыл его руку. Рука же его была непривычно вялой и короткой. В груди Владимира Ярославича вдруг возникло острое ощущение брезгливости. Он внезапно ощутил, что заперт в чужом теле, которое принадлежало, как говорили его прадеды, ворогу. Сердце его на миг сжалось, напомнив, что и оно – чужое. Лоб его (нет – опять не его!) покрылся испариной. Пересветов резко сел в кровати, и из груди его невольно вырвался тяжелый вздох. Женщина открыла глаза и внимательно посмотрела на него:

      – Что, уже пора?

      Владимир Ярославич только отрицательно покачал головой. Женщина повернулась на другой бок, и опять задышала тихо и успокоенно.

      Пересветов осторожно свесил с кровати ноги, непривычно далеко внизу нащупал ступнями тапки, мягкие и пушистые, как у женщины. Потом встал и вдруг увидел собственное отражение. Из глубины зеркала на него внимательно смотрел невысокий, полноватый мужчина, голова его слегка блестела плешью. Глаза непривычно испуганно рассматривали собственное отражение. И тут Владимир Ярославич вдруг вспомнил все наставления, которые еще минуту назад слушал из уст Ярого и жены. Он представил вдруг, что сейчас под колпаком нейропульсара лежит его тело с сознанием Окаяннова, и ему