И он, правда, раскаивался, находясь коленопреклоненным перед ней. Она не отвечала, и не шевелилась, и ему невольно пришло сравнение, что он словно находится перед телом мертвой, так неподвижна она была. Но она глубоко вздохнула, приоткрыла глаза и с порицанием заметила:
– Ты все-таки принял на веру сплетни соседей обо мне.
– Каюсь, Эннабел! Ты же светочей моей души!
– Бедный Дэвид, – ласково произнесла она. – Но они правы. Ты женат на ведьме.
Он воодушевленно взял ее руку и с мольбой признался:
– Я горжусь этим. Ты у меня так восхитительна и так чарующе властна, что нет мне дела до их кляуз. Эннабел, я тебе больше скажу, я счастлив находиться под каблуком у доминирующей женщины, нежели под сапогом общественного мнения.
С воздаянием даря ему слегка усталый взгляд, она с жалостью произнесла:
– Мой бедный Дэвид, я тебя и не покину, пока ты будешь слышать себя.
– Буду, буду! – Горячо заверил он. Она отставила руку и добавила:
– Боюсь только, что бес сомнений уже прочно укрепился в тебе. Молчи, Дэвид. Мне хочется окунуться в объятия Морфия, оставь меня. Но приготовься к этой ночи. Я укрою тебя под свое доминирующее начало.
И тем вечером она выплеснула на него внутреннюю мощь накопленных эмоций, какой-то щемящей безнадежности, смешивавшейся с желанием отомстить. А мщение ее было испепеляющим. Своей духовной могущественностью она убивала в нем стремление мстить самому и затаивать обиду. Пусть на время, в ночные минуты бдения, но его противоречивые и негативные желания как осколки разлетелись в виде остаточных чувств возмущения, оставляя призрачную охоту насолить, но не навредить. И в глубине души он осознавал, что, ища возможность досадить ей, он тем самым пытается причинить боль себе, за образовавшуюся ненависть к себе. Только он уже не ведал, что от него осталось, ибо как мужчина он был духовно раздавлен. И внутреннее смятение вылилось в стремление быть с ней рядом, или наоборот, бежать от нее подальше. Где были его искренние желания, он уже сказать не мог. Преломление сознания довлело над ним. Что-то в нем рушилось, и он настойчиво пытался вырвать тяжелое чувство из души, подгоняемый неведомым страхом. Бутылки вина продолжали накапливаться, потому что жена теперь часто оставалась у соседки и появлялась на рассвете, безмятежно радостная на фоне снежных предутренних теней. Сколько ночной тишины он поглотил в себя, завязнув в безрадостных мыслях, невозможно было сосчитать. Внутренний бунт разжигал его сущность. Противоречивые чувства разгорались в нем и лишь видя и находясь рядом с ней, они потухали, чтобы потом при ее уходе вспыхнуть с новою яркою силою. Пограничное состояние агонии, являлось предтечей духовной потери жены. А пока выживая морально в каждом дне, он терял себя.
**********************************
В подвальной мастерской с неохотой возясь с заказами, он услышал, как кто-то с одышкой спускается к нему и незамедлительно