Кеворк искоса посмотрел на Ануш:
– Дадут медаль?
Та кивнула:
– Да, ты один из победителей.
Мальчик недолго обдумывал сказанное.
– Отдай ее Саси, мне нужно работать.
– Мне кажется, твой отец хотел, чтобы ты ее получил!
– Мой отец предпочел, чтобы я присматривал за фермой.
Господин Таланян, как и многие мужчины деревни, не умел ни читать, ни писать, но хотел, чтобы его дети учились. Он был другом детства отца Ануш и дальним родственником ее матери.
Своего отца Ануш толком не знала. Напоминанием о нем служил лишь портрет, висевший у двери, да помазок, который она держала в своей комнате. На фотографии отец был запечатлен стоя: в костюме и рубашке с жестким воротничком, возле сидящей матери, одетой в традиционное армянское платье. Они с торжественным видом уставились в камеру, будто незнакомцы, каковыми, по сути, и являлись. Дагеротип[2] давно поблек, его цвет стал мутно-зеленым, что придавало лицам неземную бледность. Однако же это нисколько не уменьшило доброты в глазах отца и не скрыло блеска его густых каштановых волос.
Ануш обожала мужчину на фотографии. Она любила его той любовью, какую лишь ребенок может испытывать к отцу, которого никогда не знал. Они были чем-то похожи, не ростом, хотя отец был необычно высок, а скорее темным цветом глаз и волос.
Их схожесть была для Ануш источником постоянной отрады. Все деревенские девочки после двенадцати лет скалывали волосы, но Ануш носила толстую косу, которая свободно свисала на спину.
– Покачай меня, – попросила Хават и увлекла Ануш к качелям.
Девочка села, устроилась поудобнее. Ануш встала рядом и легонько качнула.
– Выше!
Качели скрипели и стонали, а ноги Хават рассекали прохладный воздух.
– Выше! – снова попросила она, откидываясь назад.
Старые качели восставали против такого обращения, с каждым толчком их опоры чуть ли не вырывались из земли.
– Толкай сильнее!
– Ты упадешь, Хави! – предостерегла ее Ануш, но еще раз сильно толкнула.
Громкий металлический скрежет испугал ласточек, дремавших на выступающих потолочных балках сарая. Ануш ухватилась за веревки и резко остановила качели.
Кеворк опустил вилы и пошел посмотреть, что творится в переулке. С тех пор как двуколку продали, ворота более не открывали, на улицу выходили сквозь пролом в рушащейся каменной стене.
Петли ворот заржавели из-за влажного соленого воздуха и жалобно заскрипели, когда солдаты начали их открывать. Они вошли во двор как раз в тот момент, когда Ануш и Хават вышли из сарая.
Мужчины выглядели злыми и опасными. Один из них подошел к мальчику. Он был худым и невысоким, не намного выше, чем Кеворк, с узким лицом и бегающими глазами, как у хорька. Один глаз был карим, другой – мутно-синим, они были посажены слишком близко к длинному носу.
– Ты живешь здесь?
Кеворк кивнул.
– А ты? –