Аваддон. Записки демона. Андрей Болдин

Так некоторые взрослые люди втайне мечтают о чудесной способности летать по воздуху или превращать дерьмо в золото – понимают, что это чушь собачья и пустые фантазии, а все-таки приятно иногда помечтать, черт, побери. Например, где-то я прочитал о женщине, в которую ударила молния, но не убила, а превратила в сверхсущество – сделала ее человеком-рентгеном. С той поры эта женщина могла видеть предметы и людей насквозь. Одно время эта история весьма волновала мое воображение, я мечтал о том, что однажды меня тоже ударит молнией, и я при этом чудесным образом не буду испепелен небесным электричеством, а останусь совершенно невредимым, и в придачу получу способность быстро и без труда обогащаться – например, благодаря рентгеновскому излучению смогу разглядывать карты партнеров по покеру. Да, именно так и думал я о разводе – понимал, что развод невозможен, и все-таки, тайно и сладостно мечтал о нем, как о золотых горах, как о сказочных странах, как о небе в алмазах.

      Едва ли кто-то, кроме друга детства Базилио, мог бы понять меня, глядя на наш блестящий брак со стороны. «Вы – редкая пара. Прекрасная пара!», – так начиналась напыщенная эпиталама одной почтенной поэтессы, неизвестно кем приглашенной на нашу свадьбу. Под этими словами подписался бы всякий. Еще бы! Я симпатичный, она – красавица. Оба такие начитанные…

      Жили у меня, в моей однокомнатной квартирке на Ленинском проспекте, доставшейся мне от вовремя умершей бабушки Зинаиды Михеевны. Надо отдать Ярославе должное, она сумела превратить эту пещеру в подобие человеческого жилья – как у других. Однако в новой обстановке жить стало не то чтобы неуютно – наоборот, уюта стало слишком много. Словом, я как будто переселился в чужое гнездо, стал приживалом на своих собственных, кровных квадратных метрах.

      Новое жилище требовало нового modus vivendi. Я привык к стилю жизни романтического поэта (хотя ни одной строчки за свою жизнь так и не сочинил) – записывал ночные мысли, рисовал женские профили на обоях. Я привык к тому, что вещи произвольно перемещаются по квартире – особенно книги и кофейные чашки. Я привык вешать рубашки на манекен, подаренный мне как-то пьяным Базилио (он врал, что разбил витрину в магазине и украл этого пластмассового кадавра – я-то знаю, что манекен был кем-то выставлен на помойку – так и стоял, прислоненный к мусорному баку в нацепленных каким-то шутником рваных армейских трусах и солнцезащитных очках). Теперь же для каждой из немногих оставшихся в квартире вещей было закреплено свое место. Чтение в туалете бескомпромисно осуждалось (специальная полочка для книг заполнилась разнообразной бытовой химией). Курение на балконе (как и курение вообще) приравнивалось к преступлению. А манекен был расчленен кухонным ножом и навсегда отправлен в мусорный космос.

      Теперь в доме водворился порядок. Абсолютная чистота, стерильность вакуума.

      Идеальный порядок водворился и в моей