Начальником телеграфной станции стал человек Моласа. Скромный, неприметный фельдфебель-аккуратист, флегматичный и нечувствительный к истерикам и скандалам.
Почту военизировать не стали. Разве что всех почтарей обязали сотрудничать с ЧК и департаментом второго квартирмейстера. Во избежание, так сказать…
Мавр сделал свое дело – Мавра может уходить.
Надо дать подследственным расслабиться после напряжения от моих эскапад с допросами и требованиями копий документов мне на стол. Поиграл в злого полицейского, и ладушки. Пусть теперь люди принца поиграют в добрых… Все же один мундир с фигурантами носят…
Получил пять ящиков трофейных цветных сигнальных ракет и десяток пистолетообразных ракетниц царской работы. Оказывается, тут есть и такие, а я все голову ломаю, как сделать осветительную на парашютике, какая у немцев во Вторую мировую войну была. Сама сигнальная ракета царцев напоминает охотничий патрон, большой, правда, и толстый – восьмого калибра. На слона, не меньше, если пулей зарядить. Ракетница тоже увесистая. Но лучше такие иметь, чем вообще никаких… А то у нас из сигналов только цветные флажки да паровозный гудок в наличии. В поле команды подаются свистками, типа судейских на футболе. Орать бесполезно в грохоте боя. А вот свисток слышен далеко.
Интенданты были бы рады эти ракеты вообще мне подарить, но я как порядочный выписал официальное требование на броневой отряд, и получал их на складе вахмистр по фактуре. Моей подписи, господа, на получение матценностей вы не получите… Кобчик взяток не берет! Особенно такой мелочью.
И отбыл на фронт. Подальше от большого начальства.
База броневого отряда располагалась на станции Троблинка. В девятнадцати километрах от фронта, где царцам удалось закрепиться на выгодных позициях. Там же на станции стоял и штаб корпуса, которому логично сидеть на телеграфе.
Там же на станции меня догнала телеграмма от принца, сообщающая, что на Западном фронте пал смертью храбрых командир горно-кавалерийской бригады граф Битомар Рецкий, единственный сын и наследник маркграфа Ремидия. Тридцатилетний генерал-майор.
Вышел с вокзала, сжимая в кулаке телеграфную ленту.
Небо прояснилось.
Дождя не ожидается.
Вроде как бабье лето незаметно подкралось на радость солдатам, сидящим в сырых окопах.
Хорошо тем, кто курит, – им есть чем руки занять. А мне что делать?
В салоне накатил сто грамм можжевеловки за помин души раба божьего Битомара, которого никогда в жизни не видел. И сел писать телеграмму Ремидию с соболезнованиями от имени всех рецких горцев Восточного фронта.
Потом собрал их всех на вокзальной площади и огорошил известием. Приказал в знак траура надеть на левые рукава черные ленты.
– Вахмистр, –