И они зашагали вдоль проспекта, волшебно переливающегося вечерними огнями. Сказочным дворцом, сотворенным из янтаря, наполненного солнечным светом, вздымалась впереди легкая громада универмага с раскинувшимися над ним большими ярко-красными неоновыми буквами. Там и тут струилась, мельтешила, полыхала разноцветная реклама. В темной перспективе просторного проспекта, на самом стыке с небом, справа расплывалось, мерцая, рубиновое половодье убегающих к горизонту автомобильных стоп-сигналов, слева жмурилась золотистая россыпь лучистых светлячков. Как квадратноплечие гиганты, вытянулись ровной шеренгой увешанные гирляндами света башни высотных домов… И все это вселяло в сознание какой-то задумчиво- радостный фон, а где-то в глубине души, как эхо, как отзвук далекого праздничного оркестра, торжественно гремела медь труб, выбивали глухо ритм барабаны.
– Погоди-ка, – остановилась вдруг Надя. – А там… ну, у тебя… никто не встретит нас скалкой? Или метлой.
– Не волнуйся, не встретит. Я же сказал…
– Ой, да неужто меня ждал? – озорно глянула она на него.
– Представь себе, – развел руками. – Я, почти убежденный холостяк, сам себе удивляюсь. Ты, одна-единственная из всех, кого я знал и знаю, не хочешь опутать меня замужеством, а я впервые совсем не против. Удивляюсь, удивляюсь.
– А та, с которой я видела тебя на банкете?.. Ну, та самая, жгучая брюнетка…
– Какая брюнетка?.. – вскинул удивленно брови Андрей.
– Ой, он еще делает вид, что не понимает, о ком это я, – укорила она сердито.
Андрей пожал плечами, пытаясь понять, кого она имеет в виду.
– А-а… Наталья, – хлопнул себя ладонью по лбу. – Ну-у, это всего лишь эпизод. Она тебе не конкурентка. – Помолчал. Глянул ей в глаза испытующе. – Так это ты из-за нее, что ли, устроила мне бойкот? Даже на звонки перестала отвечать… – Усмехнулся. – Ушла она от меня. Бросила… Не оправдал я ее надежд. Решила, по-моему, что я олух, не умею жить. Иванушка-дурачок, на котором умные ездят. Однажды шутя вроде так и сказала: все люди, мол, как люди, мебельные гарнитуры, шикарные машины, дачи наживают, а я – одни шишки. Непутевый в общем. А я не стал ее переубеждать.
– Так это насовсем?
– Насовсем.
– Она дура? – удивилась Надя.
– Нет, практичная, – невольно рассмеялся он.
…Они свернули с шумного, яркого проспекта на пересекающую его тихую, скупо освещенную улочку, прошли вглубь квартала к темнеющей коробке невысокого дома с беспорядочно разбросанными на ее фоне изжелта-золотистыми квадратами окон, поднялись на третий этаж.
– Вот моя берлога, – сказал он, открывая дверь и пропуская Надю вперед.
Она сняла пальто, поправила перед зеркалом волосы. Глянула на него, зябко повела плечами:
– В-в-ой!