Практическая невозможность реализации данного замысла привела к возникновению большого числа плановых (реально – распределительных) органов, каждый из которых ведал какой-либо относительно узкой группой продуктов. К концу 1920 года в стране насчитывалось 59 органов, устанавливающих в общегосударственном масштабе хозяйственные планы, обязательные для всех ведомств (включая комиссариаты), органов в основном междуведомственных и, как писал Ю. Ларин, «не объединяемых никакой системой, никаким единством программы, нагромоздавшиеся друг около друга просто в порядке исторической конкретной случайности»[132]. Тенденция их возникновения прослеживалась совершенно отчетливо: для выработки плана по обеспечению хозяйства какой-то нужной продукцией создавался соответствующий орган, который, как правило, становился междуведомственным, поскольку данная продукция нужна различным ведомствам[133]. В результате лишь усиливалась несогласованность в обеспечении предприятий технологически взаимосвязанными видами ресурсов, но распределяемыми разными комиссиями: необходимый продукт мог быть дефицитен на одном предприятии при его относительном избытке на другом. Бюрократизм с чисто экономической точки зрения становился фактором воспроизводства диспропорциональности в хозяйственной жизни страны.
Все это, вместе взятое, означало бюрократизацию планового хозяйствования, то есть отчуждение аппарата управления от реального хозяйственного процесса и широких масс трудящихся от возможности активно влиять на его организацию, что, в свою очередь, вело к зарождению идеологии планового фетишизма с типичным для него представлением о том, что главное для решения возникшей проблемы – разработать соответствующий план. Составление «наверху» разнообразных планов и программ, выполнявшихся обычно на 5-10 %, при одновременном падении инициативы «низов» (непосредственных производителей), их незаинтересованность в результатах своего труда[134] были, пожалуй, наиболее опасными проявлениями бюрократизма.
Нарастание волны бюрократизма сразу же получило отражение