Сейчас у меня лежит письмо, полученное несколько месяцев тому назад. <…> «Мне хотелось, ужасно как хотелось жить, и при том так, чтобы каждый шаг, каждое движение полны были вечного смысла. Но ведь есть мера всему, и терпению человеческому, и подлости жизни. Окружающая нравственная атмосфера гнетет меня и душит, становится все тяжелей дышать. Точно тысячи игл впиваются в меня, и при том не в тело, а в живую душу, не дают нервам отдыха. Я столько вижу всюду всякой пошлости и подлости, и ничего светлого и святого. <…> Нет, не хочу больше барахтаться в этой мутной и смрадной луже, которая называется жизнью. И, что всего больнее, так это то, что с родителями казалось бы самыми ко мне близкими, никогда нельзя откровенно поделиться мыслями. От них всегда веет холодом, и вместо теплого интимного друга, который старался бы понять меня, от отца и матери я слышу лишь сухое резонерство, укоры выбросить дурь из головы. Как холодно! Язык их говорит что-то, но это слова без музыки. И высшего счастья, чем раз и навсегда покончить с этим мусором жизни, я не могу себе представить».
В ответе на это письмо я просил ценить жизнь не по грязи только, но и по золоту ее, собирать в свою душу впечатления не с темных лишь дел людских, а искать здорового, крепкого, сильного, светлого. <…>
И если семейное воспитание есть дело громадной важности само по себе, то подобная нравственная оголтелость русской жизни еще больше его осложняет, настойчиво требует разумного и бережного ухода за детьми, у которых при столь неблагоприятных условиях вырабатывается характер, формируется личность, слагается нравственная физиономия. Вот в эту-то пору и чрезвычайно важно, чтобы на восприимчивую и впечатлительную детскую душу насело как можно меньше копоти и грязи, – наоборот, были бы ярко вырисованы светлые идеалы жизни. <…>
Если прежде еще можно было предоставлять детей случайным влияниям, теперь это прямо преступно: не было сильных бурь и порывов ветра, – деревцо не кривилось, росло более или менее прямо; но налетел ураган, погнул деревцо, – оно и растет кривобоким.
Дадим же опору деревцу, будем учиться работать, станем трудиться совместно, с нежной лаской подойдем к ребенку, прижмем его к своему сердцу, пригреем у себя на груди. Любовно прильнем к уху каждого ребенка и шепнем ему такие слова, которые прошли бы с ним всю жизнь и дали бы ему силы устоять в добре и правде. Тогда молодежь наша, придя к нам на смену, вольет в жизнь новые живительные соки, внесет свежесть чувства и бодрую энергию.
Богданович С.
Семья. // Свободное воспитание.– 1912–1913.-№ 1.-С. 1–8.
К вопросу о «школе родителей и воспитателей»
А. Дернова-Ярмоленко[11]
<…> «Почти все люди становятся отцами и матерями», но тем не менее, сделавшись ими, чувствуют себя как бы захваченными врасплох и сознают, что они менее всего подготовлены к выполнению задач отцовства и материнства. <…> Отец имеет не менее ценное воспитательное