И тут же забывает об этой угрозе! Можно было к нему подойти после звонка, поговорить о чем-то – он уже ничего не помнил! За все время учебы я не могу припомнить случая, чтобы Дмитрий Иванович вызвал хоть кого-то из родителей в школу…
Он был влюблен в математику. Он был увлечен ею. И он был наивен, словно младенец – он верил нам «на слово» во всем, это нам-то, пройдохам и разгильдяям!
А в результате мы в подавляющем большинстве не знали математики. Ну, кроме тех, кто просто любил этот предмет и постигал его, так сказать – не взирая на особенности преподавания.
Но в чем же, собственно, эти, так сказать, особенности преподавания нам Дмитрием Ивановичем математики заключались?
Да в том, что на его уроках мы веселились. И в силу некоторых особенностей Дмитрия Ивановича учить его предмет нам не было нужды!
Вот скажите – если по какому-то предмету вы можете не учиться, а хорошие оценки, тем не менее, получать, вы будете сами по себе учить уроки? Ну, из-за сознательности, что ли?
Вот сейчас я бы это делал, да и другие, наверное. Но тогда мы были детьми, я имею в виду – 9-й класс, когда на все три оставшиеся обучаться в школе годы к нам пришел учителем математики именно Дмитрий Иванович Любавин.
А к 11 классу, когда мы были уже практически взрослыми, и понимали в большинстве, что к чему, было поздно: я, в частности, настолько отстал, что тригонометрию просто-напросто не понимал, то же было и с алгеброй. В хрущевской школе высшая математика не изучалась, предмет этот так и назывался – «Алгебра и элементарные функции».
Вот эти-то функции мы элементарно и не знали!
Все дело в том, что Дмитрий Иванович был хорошим человеком, но учителем – никаким. История уже знает подобный пример – Николай 2-й Романов, последний император России. Он тоже был хорошим, мягким человеком, но никаким самодержцем.
Несколько примеров из наших уроков математики.
Начался урок. Дмитрий Иванович сидит за столом, мы – за партами, у доски – Вовка Палкин. Вовка – вечный неуспевающий, в отличие от подавляющего большинства – не только по математике. Дмитрий Иванович смотрит перед собой, но не видит ни нас, ни того, что мы кидаем к доске Палкину скомканные листы бумаги с решением теоремы. Но никак не можем попасть точно к его ногам.
В классе стоит легкий гул. Все занимаются, кто чем. А Дмитрий Иванович погружен в свой внутренний мир, мир цифр, линий и геометрических фигур, и пребывает там, то есть – вне класса.
Но вот по прошествии некоторого времени он возвращается к нам. Он поворачивается к Палкину и доске, видит, как мучится Вова, который исписал (исчеркал) половину доски, но все – как-то не так и не тем, чем надо, и встает. Он быстро подбегает (именно не подходит, а подбегает) к доске, выхватывает из руки Палкина мел, несколькими быстрыми движениями пишет правильное решение, и говорит,
– Ну, и чегой-т ты задумался? Вот так и-правильно! И-сядь, чятыре!
После