Жертвы. Екатерина Э.

сигаретных ожога почти на линии трусов… Все это я сохранила… А вот: след от пореза на шее, оставшийся от попытки Пашеньки перерезать мне горло, и шрамы от побоев на лице (особенно глубокие были на подбородке, на левом виске до самого уха и справа на лбу) я убрала с помощью пластики, хотя даже она не справилась с ними до конца, и, если присмотреться – видны белые и очень тонкие линии, которые словно тени, словно призраки тех ран… они как нити паутинки на моем лице, тонкие, едва заметные, почти воздушные, но это лишь иллюзия – запутаны в них боль и смерть… Конечно, мне предлагали убрать все шрамы, и на теле тоже, но я не решилась… Эти шрамы – они часть меня, они не только на теле, они слишком глубоко в душе, и если их убрать – моя душа будет как будто в чужом теле, потому что она помнит все… а тело словно бы забудет это…

      Я вздохнула – изменилась ли я? – я не просто изменилась… в тот день, когда меня не закопали, я умерла… я была «там»… В больнице, куда меня привезли, врачи откачали меня еле-еле: остановка сердца, реанимация… Я очнулась, я заново родилась – но может ли родиться два раза один и тот человек? Изменилась ли я? О, нет… Просто это не та я, это уже совсем другая я…

      Я вздохнула, отвернулась от зеркала, прошла к монитору у входной двери – совсем недавно я поставила в доме современную сигнализацию и видеонаблюдение – убедилась, что все в норме, дошла до кухни, взяла из холодильника открытую бутылку вина, и, захватив бокал, прошла в гостиную, перекинула платье и колготки с дивана на журнальный столик, натянула брошенные там же с утра домашние трико и футболку и удобно устроилась, укутавшись в плед, налив себе вина и включив телевизор. В моей голове только одна мысль – как достать адреса? Конечно, можно, действительно, просто обратиться еще к кому-то, но ведь этому кому-то придется объяснять зачем мне адреса этих людей, придется рассказывать «это»… Даже если попросить достать адреса без объяснения причин – я была уверена – все равно, профессионал или нет, исполнитель проявит любопытство о том, зачем мне это, просто сделает это за моей спиной… а значит узнает… стыдно… мне было стыдно…

      Я потерла лоб и огляделась – я снова в знакомой камере. Я принялась ходить взад-вперед, как зверь в клетке, я томилась от непонимания ответа Мясника, так и подмывало начать стучать в дверь, кричать и требовать ответа, хоть какого-нибудь – пусть скажет «нет», пусть, но пусть это будет озвучено, чем вот так вот.

      Через некоторое время Мясник принес мне молоко и печеньку: открыл окно – я встала в трепетном ожидании – он молча поставил бокал с печенькой наверху и закрыл окно. Задать вопрос или сказать что-нибудь я побоялась, а его молчание тягостно отдало где-то в душе…

      По моим подсчетам шел шестой день – дни я отсчитывала примерно, по еде: кормил он меня раз в день плюс печенька, хотя мне все-таки казалось, что время, когда он приносил еду, не всегда одно и тоже, но точно сказать я не могла.

      Безумно