Её глаза вспыхнули – он помнил! Но тут же потухли – он не видел, как она краснела, как её пальцы дрожали, когда она подавала ему пинцет. Сирин запела громче, и Лира бросила на неё взгляд, полный огня.
– Улетай, мелочь, – прошипела она.
– Не-а! – Сирин крутанулась в воздухе. – Тео любит мои песни!
– Люблю, – кивнул он, смеясь. – Лира, не злись на неё. Она безобидная.
Лира отвернулась к окну. Она не злилась на Сирин – она ненавидела себя за то, что не могла сказать: "Я люблю тебя, Тео". Каждое его слово, каждый взгляд был для неё сокровищем, но он раздавал их всем – Сирин, часам, базару за окном. Она стояла, слушая, как он болтает с феей, и чувствовала, как любовь душит её. Ей хотелось схватить его за плечи, крикнуть: "Посмотри на меня!" – но вместо этого она сказала:
– Я принесу тебе травяной чай. Ты же любишь его.
– Спасибо, Лира, – ответил он, уже копаясь в шестерёнках.
Она ушла, а Сирин осталась петь. Лира знала – он не увидит её слёз, не услышит, как её сердце бьётся только для него. Но она вернётся. Она всегда возвращалась.
Лира вышла из мастерской, её шаги гулко отдавались на каменной улице. В груди горело – не пожар, а тлеющий уголь, что не гаснет. Она остановилась у фонаря, сжала его холодный металл, чтобы не закричать: “Тео”. Его голос, когда он сказал "Спасибо, Лира", звенел в ушах, как колокол, но он не знал, что каждое его слово для неё – как глоток воды в пустыне. Она закрыла глаза, вспоминая, как он смотрел на часы – с такой нежностью, которой она жаждала для себя.
В мастерской Сирин всё пела, её голос звенел, как стекло под молотком. Лира ненавидела этот звук – не потому, что он был плох, а потому, что Тео улыбался ему. Она вернулась с чашкой травяного чая – пахло мятой и чем-то горьким, как её мысли. Поставила её на стол, рядом с часами.
– Вот, – сказала она, стараясь не смотреть ему в глаза.
– Ты чудо, Лира, – ответил он, беря чашку. Его пальцы коснулись её руки – случайно, на миг, но она задрожала, как лист на ветру.
Сирин захихикала с подоконника:
– Чудо с кислой миной! – и кинула пыльцу в Лиру. Та отмахнулась, но пыльца попала в волосы, и Тео рассмеялся:
– Вы как сёстры, вечно ссоритесь.
– Мы не сёстры, – резко сказала Лира, и голос её дрогнул. Она хотела добавить: "Я люблю тебя, дурак", но сжала губы.
Тео отпил чай, кивнул:
– Вкусно. Ты всегда знаешь, что мне нравится.
Она стояла, глядя, как он пьёт. Её любовь была в этом чае – в каждом листочке, что она взяла на базаре, в каждом вздохе, что она вложила, думая о нём. Но он не знал. Он смотрел на Сирин, на часы, на всё, кроме неё. Лира подошла ближе, села напротив.
– Тео, – начала она, тихо, почти шёпотом, – ты когда-нибудь думал… о ком-то рядом?
Он поднял брови, улыбнулся:
– Рядом? Ты же рядом, Лира. И Сирин.
Сирин фыркнула:
– Я не считаюсь, я летаю!
Лира сглотнула. Её сердце рвалось – он не понимал.
– Я не то имела в виду, – сказала она наконец.
– А