Возможно, есть места, которые помнят нас раньше, чем мы их узнаем? Или мы сами храним воспоминания о жизнях, которых не проживали. Магдебургский вокзал стал для меня дверью в прошлое, которого у меня не было – но которое я почему-то помнил.
Магдебург продолжал преподносить сюрпризы дежавю. Собравшись в баре с предостерегающим названием «Deja Vu Cocktailbar» мы с коллегами беззаботно веселились, отмечая выход совместной статьи. Бар жил своей ночной жизнью: смех, звон бокалов, приглушенный джаз. Я выпивал с коллегами, но мое внимание уже давно переключилось на пожилого гида, который в углу зала, прихлебывая пиво, рассказывал что-то группе туристов. Говорил он почти на чистом русском – с легким прибалтийским акцентом, словно вышел из какого-то советского фильма. Гиду было что поведать о двенадцативековой истории этого города, ведь у города было всё: расцвет и упадок, могущество и нищета. Звучали знакомые имена – Мартин Лютер, Отто фон Герике, Филипп Георг Телеманн. Обычная история для обычных туристов. Но потом… «Магдебург – город-призрак», – произнес он, и я невольно прислушался. «Он помнит всех: и саксонских воинов, и ганзейских купцов, и советских солдат. А еще у нас есть улица, которой нет».
Гид опустил голос до шепота:
«Улица Максима Горького. Вы не найдете ее ни на одной карте – ни на бумажных, ни в Google. Но она есть. Я видел ее на аэрофотосъемке 1993 года – старые снимки, сделанные еще советскими военными. Длинная, прямая, с рядами зданий в стиле позднего ГДР. Но самое странное…»
Он сделал паузу, огляделся, будто боялся, что его подслушают.
«Там были детские сады. Точнее, здания, похожие на детские сады. Но без игровых площадок. Без рисунков на стенах. Без детей».
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. В 1993-м мне было 14, и я жил в Витебске. Но почему-то в голове всплыл образ: длинный серый забор, за ним – низкое кирпичное здание с зарешеченными окнами. И табличка у входа, на которой стерлись буквы, но угадывалось: «Д/с №…».
«А что там было на самом деле?» – спросил кто-то из туристов.
Гид усмехнулся:
«Говорят, в конце 80-х здесь работали «институты». Не учебные. Те, что изучали… необычных детей.».