Андрей осторожно открыл ее. Страницы были не бумажными, а плотными, желтоватыми, похожими на пергамент. Текст был набран странным, угловатым шрифтом на неизвестном языке, который отдаленно напоминал готический, но не был им. Однако среди незнакомых символов тут и там встречались вкрапления французских слов, написанных курсивом, словно ключи или подсказки: différance, trace, pharmakon, supplément. Слова, хорошо знакомые ему по работам Деррида, но здесь они выглядели чужеродно, как послания из другого контекста, другого мира.
Но еще более странными были рисунки на полях. Сделанные тонкими, уверенными линиями черными чернилами, они изображали лабиринты без выхода, часы без стрелок, спирали, уходящие в бесконечность. И повторяющийся образ – фигура человека с обычным ключом вместо головы. Ключ был повернут в замочной скважине, которой не было.
Андрей перелистывал страницы, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Эта книга не должна была здесь находиться. Она не принадлежала ни этому архиву, ни этому времени. Она была разрывом, аномалией, вторжением чего-то иного. Он поднял голову, вглядываясь в полумрак стеллажей, и ему показалось, что тени в углах сгустились, а запах плесени и железа стал сильнее.
5. Она: Встреча в безмолвии
Андрей был настолько поглощен странной черной книгой, ее непонятными символами и тревожными рисунками, что не сразу заметил ее. Лишь какое-то шестое чувство, ощущение чужого присутствия в этом царстве пыли и забвения, заставило его поднять голову.
Она стояла в нескольких шагах от него, между двумя рядами стеллажей, окутанная дрожащим светом единственной лампочки. Первое, что бросилось в глаза – волосы. Не просто светлые, а совершенно седые, словно у старухи, хотя лицо ее было молодым, почти девичьим. Они были коротко подстрижены, обрамляя лицо с тонкими, правильными чертами и большими темными глазами, которые смотрели на него внимательно, без страха или удивления. На шее, чуть ниже левого уха, виднелся тонкий белый шрам, изогнутый, как запятая.
Одета она была странно, вызывающе анахронистично. На ней было простое темное платье, покроем неуловимо напоминавшее моду 1930-х годов – строгий воротничок, длинные рукава, юбка чуть ниже колен. Но на ногах, вместо туфель той эпохи, были современные, слегка потертые белые кроссовки. Это сочетание – седые волосы на юном лице, платье из прошлого и обувь из настоящего – создавало ощущение сбоя, временного парадокса.
Она не произнесла ни звука, просто стояла и смотрела на него, а он – на нее, не в силах отвести взгляд. Тишина в подвале сгустилась, стала почти осязаемой, нарушаемая лишь его собственным дыханием и шелестом страниц книги, которую он все еще держал в руках.
Наконец, она заговорила. Голос у нее был тихий, немного глухой, но чистый, без акцента.
–Ты