Не будем заглядывать в кабинет Натальи Львовны – неприлично…
В кабинете Петра Константиновича следовало продолжение. Из головы не выходил гарантированный – год. Кто гарантировал – и вспомнить не мог… А ещё вмешивалась женщина на костылях. У него в жизни был не единственный роман – с женой. И теперь краем сознания он недоумевал: что это?! И как только он спрашивал: «Что это?» – тотчас начинались наплывы: её костыли, её голос, её лицо с тонким шрамом на подбородке – и конечно же полуподвальная жилплощадь…
Щербатов выхаживал по кабинету, хмурился, понимая, что ему стыдно за быт этих двух несчастных женщин. Он даже и не догадывался, что надо бы помочь, а это он мог сделать, но привык к потоку, к массе, которая еженедельно идет на приём за помощью по различным вопросам – и понимал Щербатов: их бесконечно много, а это значит – такова жизнь, которую не изменить ни словом, ни росчерком пера… Но теперь ему казалось, что в полуподвале особый случай… Ведь зачем-то обещал он заехать на чаепитие – это уж совсем глупо.
«Никаких заездов – и точка, – наконец пресёк Щербатов намерение и сел за письменный стол просмотреть дневную почту. Но и тогда перед ним оставалось лицо уличной знакомой. – Зачем же обещал – лукавый! А чем отличается моя жизнь от её жизни? Благополучием. Но ведь мне – год, а для неё неопределённость. И кто из нас более счастливый? Ведь и у неё будет – год… – Именно тогда вот так прямо Щербатов и подумал: – Если это и всё, то зачем?»
И этот вопрос как будто потряс его. Впервые Щербатов подумал о безысходности собственной жизни. Но это был не страх перед смертью вообще – он схоронил своих родителей, схоронил десяток родных и сослуживцев, но всегда при этом чувствовал, даже был уверен, что такая участь пройдёт мимо него. А тут вдруг и гарантированный год представился ему мгновением – завтра утром и не проснёшься… И это «вдруг» вновь возвратило его к женщине на костылях…
Уже в двадцать два часа Щербатов решил спать – уйти от себя, но и этого сделать не удалось. Всю ночь ворочался с бока на бок, ему казалось, что задыхается. В конце концов, он поднимался с постели, то прохаживался по кабинету в уличном свете, то шел в туалет – без необходимости, снова ложился в постель, закрывал глаза, но сна не было – были гарантированный год и женщина на костылях.
Уснул Щербатов, когда уже пора было вставать.
– Валентина Львовна! – приоткрыв дверь, окликнул он. Тишиной отозвалась квартира. Значит, ушла в институт, не разбудив перед уходом.
Вызвал машину к десяти часам и взялся за приведение себя в порядок. Он даже приложился к приготовленному для него завтраку. А когда глянул на себя в зеркало, то изумился своему болезненному виду. «Наверно, и он за работу взялся», – подумал Щербатов перед выходом к машине.
В управе то суета, то тишина, в управе работа, в управе не отвлечься. Но как только Щербатов оставался один в кабинете, тотчас