А Сорен изначально был согласен на всё.
С одинаковой вероятностью эта постановка могла как прославить Сорена, так и угробить его имя в театральной среде окончательно. Самому ему, похоже, было на это наплевать – на Градова он практически молился. И, что меня окончательно добило – в кои-то веки он не цеплялся за свой текст, как за последнее, что держит его на плаву в водовороте безумного мира, охотно обсуждая с режиссёром его видение и безропотно внося необходимые правки.
Можно сказать, он взял Градова в соавторы, этим и подкупив окончательно.
Вечерами Сорен заваливался к нам с Эриком в номер, иногда даже с бутылкой вина, и оживленно рассказывал нам о происходящем, как о какой-то магии. Никогда раньше нам не доводилось видеть его в такой ажитации, а Эрик по секрету докладывал мне, что Сорен саму пьесу писал в гораздо более уравновешенном состоянии. За этими разговорами мы иногда засиживались заполночь, благо это нам ничем не грозило – если в этот день не было спектакля, в театр раньше полудня никто обычно не являлся. И таким образом мы сбили себе к чёртовой матери весь режим, практически перейдя на ночной образ жизни. Иногда я даже засыпала, положив голову на колени Эрика, под непрекращающийся бубнёж Сорена.
А вот с Анной Маркиной получилось, прямо скажем, неловко.
Разумеется, ей отдали главную роль. Хитрый и абсолютно гениальный Сорен тщательно выписывал эту героиню так, чтобы справиться с ней могла только Анна. Было похоже, что изучал он не только её портфолио. Но и возможности ближайших конкуренток. Мне становилось страшно, стоило только представить, какой объём работы он проделал перед тем, как открыть в ноутбуке чистый документ и напечатать первые строки. И разумеется, я задавалась вопросом – а что, если Сорен свернул эту гору впустую? И задавал ли он себе этот же вопрос?
Практически на второй день, когда режиссёр объявил перерыв и почти вся труппа разбежалась перекусить, Анна сама подошла к Эрику и Сорену. Вживую она оказалась ещё очаровательнее, чем на снимках и в кино, настоящая русская красавица – ясноглазая, с лицом сердечком и очаровательными ямочками на круглых румяных щеках. Без макияжа она выглядела совсем юной, а густые русые волосы заплетала в небрежную косу – так ей удобнее было ездить на велосипеде, который уже стал настоящим местным проклятьем и немного подпортил мне впечатление от идеальности образа Анны. Она была привязана к своему велику крепче, чем некоторые привязываются к супругам, и всякий, кто хотя бы протянул в его сторону руку, даже без злого умысла, моментально встречался