Герои. Стихи. Анна Ревякина

душок.

      Хворь хроническая.

      Сколько ни напиши количественно,

      в каждом Его Величество

      маячит, присутствует.

      У Мэри муж, который попустительствует,

      но напутствует: «Ты бы так не красилась

      по пустяковым случаям, не подкручивалась».

      А Мэри крутится, словно юла, и кости её выкручивает.

      На погоду, должно быть.

      В солнечный даже полдень.

      У Мэри есть муж и капитан дальнего плаванья.

      Она с ним маленькая, забавная, в тонких чулочках.

      Они часто беседуют на français

      под русской губной строчкой.

      На кого были бы похожи их сын и дочка.

      Глазки. Пальчики. Мочки.

      У Мэри есть всё, что считается прочным,

      вещным – колечко, новая сумочка на цепочке.

      От всех этих поперечин у неё следы, как от пощёчин.

      У Мэри есть календарик встреч, тест на беременность

      и пара пустых обочин по обеим сторонам автобуса в гавань.

      У неё есть муж и кэп – морской волчара.

      Мэри подходит к причалу, всюду массовка.

      За юбочку и острые коленные чашечки ей неловко.

      Заранее машет, дрожит дрожмя.

      Кэп невыносимо красив, сед, весь в белом.

      Он её обнимает, а у неё заело:

      «Люблю-тебя-люблю-тебя-люблю-тебя!»

2011 год, Донецк

      Маша

      Маша, включи «Россию24», там жизнь течёт, дели её на четыре, подцепляй её вилкой. Покрасься в рыжий, ходи с завивкой, не гладь его по загривку, не сочиняй о нём нетленное, только бранное. Пусть изредка касается твоего колена в джинсах рваных.

      Маша рыдает в трубку: «Хочу малютку, маленькую девчонку со светлыми волосами, с его глазами. Назову её Мира. Хочу, как у всех, – двухкомнатная квартира, платье в горох, торшер и кресло, хочу, чтобы всё по-честному, по закону. В красном углу иконы, в ушах серьги, на подоконнике язык тёщин. Хочу его знать на ощупь и по словам, хочу проводить рукою по его редеющим волосам, обсуждать интонирование и прочую чепуху…»

      Маша, а помнишь, как корабли лавировали, а после рассыпались в труху, как на кухне посреди чашек с чаем мы сидели, делились своим отчаянием, как сличали шрамы, помнишь, как ты говорила мне, что у каждого свои планы. Что надо худеть и ходить на спорт, помнишь, как ты обещала мне больше не ездить в порт, дописать диссертацию, стать примерной, кошерной, наполовину татаркой. Мы тогда пили даже не чай, заварку с кусочком лимона. А за окном зима – линия горизонта и лысые терриконы.