– Нина Александровна, мы закончили, – учтиво произнесла приходящая горничная, не первый год отвечающая за порядок в доме.
– Всё как обычно? – не глядя на собеседницу, отрешенно уточнила хозяйка.
– Конечно, – уверенно отозвалась сотрудница клининговой фирмы.
– Хорошо, – кивнула Нина Александровна. – Чаевые, как всегда, в прихожей.
– Спасибо, – спокойно ответила горничная по найму, заглядывая в свой планшет. – У вас не стоит бронь на следующий месяц. Вас записать?
– Нет, пожалуй, – со вздохом произнесла хозяйка. – У меня поменялись планы. Когда будет необходимо, я сообщу вам.
– Конечно, – тут же согласилась женщина. – Я отмечу, что нужна будет генеральная уборка.
– Большое спасибо, – чуть улыбнувшись, ответила Нина Александровна.
Пока девушки из клининга покидали квартиру, хозяйка отстраненно глядела на шумную улицу за окном. Яркие зонты и маркизы модных кафе тут и там зазывали гостей, прельщая ароматным кофе и выпечкой. Молодые и энергичные люди улыбались друг другу, болтая обо всем на свете, делясь новостями и впечатлениями о необычных местах, которые успели посетить. Этот мир, такой живой и открытый для всего нового, всё еще поражал женщину. Она прожила здесь достаточно лет, чтобы привыкнуть и пресытиться, но до сих пор этого не произошло. Глядя на электросамокаты, Нина не удержалась от усмешки – до чего забавный транспорт. Спешащие на них разноцветные курьеры могли в самые краткие сроки доставить что угодно. Не то что в её родном доме…
Солнечный день современной Москвы подернулся воспоминаниями женщины. Сколько она себя помнила, там вечно был промозглый холод, голод и лишения; они с малых лет сопровождали их с младшей сестрой. Мама умерла, оставив дочерей на злобного отчима, содержащего придорожную таверну.
– Вы должны мне за каждый кусок хлеба, что держите в руках, малявки! – орал Томас, схватив её за руку. – Только благодаря мне вы не ночуете под мостом! Вам ясно?!
– Да, папенька, – дрожа от страха, пищали девочки, во все глаза таращась на большого мужчину.
– Быстро за работу, лентяйки! – подгонял он падчериц, замахнувшись ладонью.
И они работали. От зари до зари, стирая руки в кровь, без устали драя, убирая и подавая еду на стол путникам. Их таверна не славилась вкусной едой или теплыми постелями. С маминой смертью здесь испортилось все, что можно. Томас искренне считал виновными в этом девочек, не успевших перенять женские секреты в стряпне или изготовлении свеч. Их спасало лишь то, что на ближайшие километры тут негде было прилично заночевать или перекусить. Лишь лес да опушка близ дороги. Так они и жили, бегая от кухни до кадок с водой, курятника, огорода и навеса с дровами. Летом одни заботы, осенью – другие, зимой – третьи, а уж весной – четвертые. У каждого сезона свои дела и хлопоты.
Взгляд "отца" с годами становился всё тяжелее и пристальнее, что не раз заставляло старшую сестру взволнованно озираться.
– Как думаешь, прогонит нас? – тихонько спрашивала младшая, когда они усталые улеглись спать.
– Не прогонит, – мрачно ответила старшая. – Один он с таверной не справится.
– А чего злой тогда? – обидчиво вопрошала сестренка.
– От того, что хочется, чего не можется, – еще тише произнесла девочка, почти девушка.
– Аниин? – тихо позвала младшая.
– Спи, Лорюшка, – с тяжким вздохом попросила старшая.
Этого "почти" оказалось слишком мало в один недобрый день. Однажды Аниин потеряла бдительность и попалась в руки отчима. Лориоль кашеварила, пока старшая занялась стиркой. Томас должен был уйти в лес рубить дрова, но неожиданно вернулся. Против сильного мужчины она не сдюжила, не смогла. Боль обожгла нутро, да так и осела в ней. Сколько бы она ни плакала позже, ни пыталась отмыться, грязь так и осталась на коже. Она липкой жижей растекалась по телу и сжигала от стыда. А Томас ходил довольный, усмехаясь себе под нос, отчего эта грязь сгущалась и поглощала пуще прежнего.
Младшая всё поняла по первому взгляду. Сколько ни отмалчивалась Аниин, а загнанного выражения лица скрыть не смогла. Только терла себя в ручье до красноты, но разве от чужой вони отмоешься, когда та проникла в самую душу. Вместе со стыдом и болью пришла злость. Лютая, животная и такая сильная, что совладать с ней было ой как не просто. Девушка стискивала зубы каждый раз, как отчим являлся на пути. Ногти впивались в ладони, сжатые в кулак, когда Томас ухмылялся ей, и дыхание замирало в груди, лишая воли от паники, когда он стал задерживать взгляд на Лорюшке.
Когда она услышала вскрик с заднего двора, то