В этой тишине появляются первые попытки понять – как теперь жить. Каждый в семье будто бы замкнут в своем неслышном горе, старается не трогать чужую боль, боится, что она пульсирует сильнее, если назвать её вслух.
Но иногда хочется просто сказать:
– Мам, ну почему?
И в этой простоте спрятана вся бесконечная, безнадёжная любовь, которая ищет себе новый дом.
Глава 2 . Пустота
Похороны прошли как в тумане: не громко, не слишком много людей, никому не хотелось разговаривать. Теперь же, когда земля над свежей могилой стала грязной, липкой от мартовского снегопада, дом оказался раздетым и гулким – словно его вымыли изнутри водой без запаха, а потому не осталось ни следа прежней жизни.
* * *
Николай весь день ходит по квартире. То ищет ключи, которые придерживает в кармане, то открывает холодильник и закрывает сразу, даже не взглянув внутрь. Он путает время – не может сказать, утро или полдень, долговязая тень, будто в нём растёт какая‑то странная поломка. Вот он крутит в руках кепку Ольги, вглядывается в скомканную вату подкладки, почти шепчет:
– Дурак… Как так…
Он останавливается у окна и смотрит на двор, где мальчишки гоняют мяч по лужам, на балкон соседей, где сохнет белье. Иногда Николай забывает, что он не один, и обращается к пустоте, шёпотом зовёт:
– Оль, ты бы сейчас сказала, чтоб я чайник снял.
Кажется, что ожить можно только рядом с ней – а рядом нет ничего, только её несказанные слова расползаются паутиной вдоль кухонных штор. Он садится на старый диван и достаёт из ящика стопку писем, аккуратно перевязанных бечёвкой.
* * *
Ира живёт на автопилоте. Она гладит полотенца – зачем, сама не знает, но важно что-то делать руками, чтобы не думать. Протирает полы. Перебирает мамины серьги, не решаясь выбросить даже сломанную клипсу, а потому складывает на ладони всю теплую тяжесть прошлой жизни.
«Позвонить Тане. Сказать, как тяжело. Пусть приедет. Прийти в себя и сказать Кириллу что-то нормальное – не приказывать, не ругаться. Спросить, как он. Обнять, наконец».
Не может. Слова не пролезают сквозь ком в горле. Внутри растёт клочковатая пустота, похожая на серое облако – глухая, липкая, она не даёт плакать, не дает смеяться.
Когда Кирилл вечером роняет на пол чашку и непонятно смотрит в осколки, Ира видит в нём что-то своё – отчаяние, зажатое между грудью и животом.
– Пусть лежит, – говорит она вдруг. – Не надо сейчас ничего собирать…
Он поднимает взгляд, долго, будто выныривает из-под воды.
– Я завтра уберу…
– Не надо спешить, – шепчет она.
За этим неумелым разговором, в котором отражается вся их боль, уже прячется первое маленькое – почти незаметное – сближение.
* * *
Кирилл не выходит во двор. Всё время сидит за старым столом у окна, пачкает листы акварелью: автомобиль, синий и растёкшийся по углам, чёрная дорога, в доме