Тут Декольтини встал на четвереньки и быстро-быстро полез под кружевные юбки королевы Амальгамы. Что началось в зале! Дамы от счастья падали в обморок, министры пихали друг друга в бок кулаками, а Главный Художник Размазини даже сломал свои кисти при виде такой потрясающей композиции.
Декольтини с трудом оттащили от королевы Амальгамы. Она ободряюще улыбнулась ему.
– 6,0! – объявил Кляузиус. – 5,8 за артистичность
Овация продолжалась до тех пор, пока не выступили вперед Жеглине и Неглиже – два поэта, которые писали по очереди, а платили им за двоих. Жеглине встал в одном конце зала, а Неглиже – в другом.
– Что вечно молодо? – крикнул Жеглине.
– Шевелите мозгами! – ответил Неглиже.
– Что не состарится? – крикнул Жеглине.
– Думайте сами! – ответил Неглиже.
– Сердце красавицы! – крикнул Жеглине.
— Свет-Амальгамы! – крикнул Неглиже.
– Чистое золото! – хором крикнули они и раскланялись.
– 5,8! – объявил Кляузиус. – 5,7 за артистичность!
Пока Жеглине и Неглиже искали друг друга в задних рядах, паркет быстренько был приведен в порядок после прыжков и падений предыдущих участников конкурса.
И вот выступил вперед поэт Антуан Нонсенс. Даже в отражении паркета было видно, какие у него печальные и серьезные глаза, хотя никто этого не заметил.
– Ваше величество, – сказал он и улыбнулся, – Ваше величество, вы прекрасны, как королева!
И наступила тишина.
Дамы, закрывшие было глаза в ожидании стихов, открыли их. Главный Распорядитель Террариум, отставивший под шумок свою палку с набалдашником, выкрашенную под бронзу, схватил ее снова. Начальник стражи Принципон, чесавший свой красный нос, дочесал его и встал по стойке смирно.
Под потолком зажужжала муха.
– И это все? – удивилась королева Амальгама.
– И это все? – удивились хором все вокруг.
– Да, это все, – сказал Антуан Нонсенс и слегка поклонился.
Поднялся невообразимый шум.
– Моменто финале? – закричал иностранный поэт-модернист Декольтини, вращая глазами. – О, спагетти катеначчио!
– Это черт знает что такое! – кричал Главный Критик Кляузиус. – Каждый дурак знает, что Наше величество – королева, и что она прекрасна!
– Правда глаза колет! – издевался поэт Монпегас.
– Позвольте, позвольте… – бормотал почтенный магистр Спектрограф. – Тут что-то есть… Белый стих или гекзаметр?
– ?Каков-вокаК! – кричали по очереди Жеглине и Неглиже.
– Голый натурализм! – кричал поэт Дрозофилл. – Где правда?
И даже де Триоль от огорчения посадил музыкантов.
И все кричали одновременно, и было совершенно ничего не разобрать, а флейта-пикколо под общий шум и гам стала вытряхивать из инструмента застрявшие там звуки демократического менуэта.
Антуан Нонсенс слушал всех и улыбался, хотя глаза у него были печальные и серьезные.
– Что может быть красивее правды на свете,