– А теперь, Сеси?
– Я встаю.
– Правда?
– Схожу с веранды, иду к грязевому котлу. Снова пролетают самолеты, пропеллеры вспарывают тишину. Шум раздирает мне уши.
– А теперь?
– Теперь я иду по дощатой дорожке к тому месту, откуда до войны туристы следили обычно за серыми пузырьками. Доски под ногами постукивают – тук-тук.
– Теперь?
– Теперь меня всю окутало серными парами. Скопления пузырьков всплывают, лопаются, растекаются. Над головой с жалобным криком пролетает птица. И вот я в ней, в этой птице! Я улетаю! И в полете, сквозь новые гляделки-бусинки, вижу: женщина внизу, на дощатой дорожке, делает шаг, другой, третий к грязевому котлу! Звук такой, словно в расплавленную глубину свалился тяжелый камень! Но мне нет дела до этого звука, я лечу. Описываю круг. А когда возвращаюсь, вижу белую руку – дергаясь, как паук, она исчезает в луже серой лавы. И лава смыкается над нею… Теперь я лечу домой, лечу как молния!
Что-то громко забарабанило в стекло.
Сеси распахнула глаза – широко, восторженно, счастливо, радостно.
– Теперь я дома! – объявила она.
Не поднимая головы с подушки, Сеси обвела взглядом комнату. И наконец заметила Тимоти.
– Ну, как там Возвращение? – спросила она.
– Все собрались.
– Тогда почему ты наверху? – Сеси взяла брата за руку. – А? – Ее губы тронула лукавая улыбка. – Хорошо, проси. Ну, выкладывай, ради чего пришел.
– Да я не собирался ни о чем просить. Ну, почти ни о чем. Ну ладно, Сеси! – Слова полились из него долгим стремительным потоком. – Мне хотелось сотворить на вечеринке что-нибудь эдакое, чтобы на меня обратили внимание, чтобы им угодить, чтобы сблизиться с ними, но ничего не придумывается. Настроение у меня неважнецкое, и я подумал, что ты могла бы…
– Могла бы. – С едва заметной, обращенной внутрь улыбкой Сеси закрыла глаза. – Выпрямись и стой смирно.
Тимоти повиновался.
– А теперь закрой глаза и ни о чем не думай.
Он стоял по стойке «смирно» и ни о чем не думал или, во всяком случае, думал, что ни о чем не думает, а это почти то же самое. Сеси вздохнула.
– Теперь пойдем вниз, Тимоти?
Как рука в перчатке, Сеси была внутри его.
– Смотрите все!
Тимоти поднял хрустальный бокал с теплым красным вином – вином, что процежено через вены, разогнано мускулами сердца, прокачано сквозь мыслящий мозг.
Он поднял бокал таким движением, что все, кто был в доме, на него обернулись. Тетки, дяди, братья, сестры, двоюродные, родные!
И опрокинул в себя вино.
Махнул рукой сестре Лоре. Не отпуская ее взгляда, зашептал что-то тихим голосом – она слушала молча, застыв на месте. Шагнув к ней, Тимоти ощутил себя великаном, ростом с дерево. Водоворот веселья замедлился. Со всех сторон к нему были обращены настороженные глаза. Из всех дверей смотрели