– Никак нельзя, – согласился Герц. – Павлуха прав, что без сала прямо беда.
– Какие же вы все тут, – не выдержала Наденька.
– Неприхотливые, – продолжил Герц и… провалился в сон.
Павлушкин тоже уснул не сразу.
– Ничего вроде денёк, средней паршивости сутки, – подводил итоги Илья. – Только зря Семёнову сегодня пачку сигарет подогнал. И откуда жалость взялась? Ведь трезвый вроде был. Как стекло. Да потому что он совсем уже оборзел, в толчок ночью сходить боится! И ведь страх-то у него какой-то неоформленный, неконкретный какой-то.
– Чего боишься? – спрашиваю. – Темноты? Чертей? Полевого командира Басаева?
– Не знаю, – отвечает. – Боюсь и всё.
А я знаю?! И всё равно иду, провожаю его до сортира, как будто мне больше всех надо его журчание слушать. Боишься мочиться – не пей. Разбудит в следующий раз – так и скажу:
– Рисуй свой ужас на бумаге, чтоб я его в лицо знал. Если накалякаешь сержанта Литвинова, то ко мне можешь больше не обращаться. При таком раскладе в штаны опорожняйся. Литвина сам боюсь. А если на листе получится какая-нибудь клаустрофобия, то мы её вместе из наших брандспойтов зальём. Перед отбоем побольше воды выдуем и зальём. На клаустрофобию всего-то литр мочи надо. Герца, если чё, подключим. Он мастер по таким заумным словам. Во заливает иногда!
А сигареты Семёнову подогнал, потому что он совсем уже офигел, вешаться собрался. Везде, говорит, засада. Жить, говорит, не хочу. Спокойно так сказал, как будто не на тот свет, а в магазин за хлебом собрался. Злость аж взяла. Типа, остальным тут сахар. Тоже мне перец выискался. Все терпят, и ты терпи. Подумаешь, сержант сигареты требует. До чего достало всё! Надо же: цена жизни – пачка сигарет. Не бойся, Семёнов. Я не я буду, если ценник на тебя не подниму. Завтра сержик скажет тебе достать две пачки – достану, три – достану, пять – со скрипом, но достану, блок – вот тут намыливай верёвку Семёнов. Блок сигарет – ничто для гражданки, а для армейки – миллион. Блок – реальная цена за человеческую голову, можно смело вешаться. Может, как до блока дорастём, и «духанка» кончится. А после «духанки» вздёргиваться уже необязательно. После «духанки» суицид в основном по глупости или из-за баб. А бабы не подведут, Семёнов их и не нюхал. Глупость – другое дело. Тут надо будет за ним присмотреть… Отбой.
Глава 4
Сорок пять секунд – батарея, подъём! – закричал дежурный, сержант Ахминеев, и включил свет в казарме.
Сорок два тёмно-синих одеяла одновременно взвились в воздух, на миг застыли в вертикальном положении и, обрушившись на козырьки коек, переломились надвое. Прошла ещё секунда, и в казарме раздался скрип потревоженных кроватных пружин. А ещё через секунду началось действо, которое бурят Ахминеев называл сменой времён года в период горения спички. Ахминеев был юмористом от Бога, однако, он бы искренне удивился, если бы кто-нибудь