– И меня достала это бдительность неусыпная. Мы с ног валимся, а ему хоть бы хны.
– Не о том я. Снотворное, говорю, достал.
– Иди ты.
– В натуре говорю.
– Доза?
– Лошадиная.
– Не убить бы.
– Куча народа только спасибо скажет.
– Мать его не скажет.
– Ладно, не боись. Передоза не сделаю. Пускай живёт и лямку тянет, гнида такая.
– Да, пусть живёт. Ему тоже тут не сахар. Взводный ему регулярно лицо поправляет.
– Герц, я как с бабой пересплю, когда взводный его долбит.
– А я тебе даже не скажу, какие у меня ощущения, когда он в замес попадает… Но вообще-то Кузельцов справедливый.
– Вообще-то да… Жёсткий, но справедливый. Армейка – не детсад.
– Он раб системы, Павлуха. Как и мы с тобой. Нагнали пацанов со всея Руси. Наглых, жадных, весёлых, добрых, скучных, грустных, дерзких, умных, глупых, всяких. Даже страшно, каких всяких. И всех надо заставить подчиняться. Самый простой способ – насилие. На другие способы у сержантов нет времени.
Кто бы мог подумать, что два молодых артиллериста, Павлушкин и Герц, станут героями России, единственной наградой которых станет полноценный восьмичасовой сон. Между тем это было так. Они не взяли занятую противником господствующую высоту, зато взяли и подсыпали снотворное собственному сержанту и тем самым спасли трёх товарищей по отделению от разных напастей: рядового Семёнова – от самоубийства, рядового Куулара – от убийства, рядового Календарёва – от самовольного оставления части.
Кузельцов уснул не сразу. Пятнадцать минут он зевал, открывая рот, как бегемот. Долгожданная вялость, разлившаяся по телу, привела сержанта в благостное расположение духа, и он не преминул поделиться хорошим настроением с беднягой Семёновым, лежавшим на соседней койке.
– Сосед, – позвал Кузельцов.
– Я, товарищ сержант, – захлопал глазами Семёнов.
– Спишь?
– Так точно.
– Чё врёшь? Кто со мной тогда базарит, если спишь?
– Так я это…
– Упор лёжа принять, – вяло перебил Кузельцов.
– Есть, – вздохнул Семёнов.
Пока Семёнов отжимался рядом с кроватью, Кузельцов разговаривал с ним, как добрый барин с крепостным.
– Ну и дауны вы у меня, – сокрушался сержант. – У всех «духи» как «духи», от вас же никакой пользы, убытки одни.
– Мы стараемся, – приняв позу тюленя и преданно округлив глаза, подобострастно произнёс Семёнов.
– Отжимайся давай, старатель. Стараются они. Вон у Ахминеева – те стараются, а вам бы только пожрать да поспать.
– Товарищ сержант, да Вы для нас. Вы только скажите, а мы уж…
– Скажи ещё, что горы свернёте.
– И свернём,