– Господи, какой, какой, обычный! То есть не обычный, конечно. Из камня. Кажется, обсидан называется. Теперь шарик все время у нее там внутри будет. Ну, не все время, конечно, его и вынуть можно, но он сказал, что надобно для тренировки женских мышц его удерживать там подольше. Потом такие ощущения получаются! – восторженно сказала Леночка и даже закатила глаза.
– Глупость какая! – смутилась Ирина. – Ты-то откуда знаешь?
– И ничего не глупость! – обиженно воскликнула Леночка. – Он так сказал.
– Да кто он-то?
– Как?! Ты что ж не поняла? Распутин! Софи имела сношение с самим Распутиным! Представляешь? Она у нас теперь как царица.
– Почему как царица? – нахмурилась Ирина.
– А ты будто не знаешь? – хмыкнула Леночка, недоуменно глядя на наивную подругу.
– Вранье все это! – строго сказала Ирина.
– И почему же вранье? Все об этом знают! Даже наши раненые из госпиталя говорят, что на фронте и то про это слышали! А в синематографе запретили давать фильму, где Государь возлагает на себя Георгиевский крест, знаешь, почему? Всякий раз, как это показывают, кто-то в зале непременно да и скажет из темноты: «Царь-батюшка с Егорием, а царица-матушка с Григорием», – Леночка хихикнула.
– Лена! – Ирина поднялась с дивана. – Как ты можешь? Как вы все можете пересказывать эти низкие сплетни и втаптывать в грязь самое святое? Я не могу, понимаешь, не могу слышать, когда унижают нашего Государя и Государыню. И как можно делать это сейчас, именно сейчас, перед врагами внешними, внутренними, во время самой грозной войны, которую когда-либо вела Россия? Стыдно, право! Неужели ты не понимаешь, как это стыдно и недостойно?!
Леночка вспыхнула и подскочила с дивана.
– Зря ты сердишься, Ирэн, – обиженным тоном сказала она. – Вот ты не веришь, а весь Петроград – верит! Да из-за твоего любимого Государя рушится все, на чем держалась Россия! Неужели ты не видишь и не понимаешь? Россия гибнет из-за слабости одного мужа к одной жене! И это ужасно! И я презираю его за это! Слышишь? Презираю! – почти прокричала она.
«Да, у Государя, конечно же, есть слабость в характере, – растерянно подумала Ирина. – Но эта слабость от любви к государыне, от тревоги за цесаревича, это жертвенная слабость отца и мужа и потому – простительна и даже трогательна. Как все они этого не понимают?»
– Знаешь, Ленусь, – взглянула на подругу почти непрязненно, – в нашем споре победителей все равно не будет, а тебя я потерять не хочу, потому, прощаю твою горячность и, пожалуй, поеду домой…
Леночка ничего не ответила, только смотрела обиженно…
…Через полчаса пролетка дернулась с места, отбросив Ирину на жесткую спинку сиденья.
«Как хорошо, что дома никого нет, – думала Ирина, выкладывая вещи из саквояжа. – Отец в Москве по делам. Менее всего сейчас хотелось бы отвечать на его вопросы. Как жаль, что Ники в отъезде, –