Возможно, эта была глупая затея всё на «не знаю» и «не помню» – спихивать. Но ведь часто на амнезию грешат в таких ситуациях. Чем я хуже? Тем более головой ударялась, это и снимки показали… несколько травм…
– Значит, Стэфан… – отец сглотнул. Ему трудно давался разговор. – Не пытался от тебя избавиться?
– Что за глупость, пап, – миролюбиво фыркнула. – Из того, что помню, он не причём. Это я вышла наверх. А ещё до отправления канючила и задерживала. Волна была сильная, – сбивчиво бормотала, прыгая с мысли на мысль, старательно избегая подробностей. Что-что, а рассказывать подробности не собиралась. Не дай бог что-то о Тайфуне ляпну.
О нём никому! Никогда…
И лучше бы мне его забыть!
– То есть, если он придёт, ты с ним…
– Конечно, пусть, – улыбнулась ободряюще.
– Не представляешь, как я рад, что ошибался на его счёт, – с облегчением выдохнул отец и мотнул головой. – Я ведь был готов с ним судиться… И не верил его переживаниям.
– Он переживает? – подивилась.
– Я думал, он играл, чтобы меня запутать, разжалобить. Но видимо…
Обрадовалась ли я тому, что Радмински волновался из-за меня?
На самом деле к Стэфану у меня уже ничего не было. Я на него не злилась, не ждала. Мне не было больно из-за его «подруги» и его разговоров обо мне. Если честно… ВСЁ РАВНО! Вот прямо РОВНО!
Но чтобы парня не осудили за то, в чём он не виноват, была готова разыграть «у нас всё отлично». Тем более фраза «я был готов с ним судиться», напугала и вдохнула жизни. Потому что ссора с семьёй Радмински означала – не только расторжение помолвки, но и размолвку с влиятельными людьми!
– Да, как придёт, впусти, мы поговорим.
Нужно ли говорить, что однотипные показания мне пришлось давать несколько раз.
Складывалось впечатление, что я – не пострадавшая, а обвиняемая. Меня пытаются уличить во лжи, а я всячески обелить своё честное имя.
Хорошо, что отец глаз не сводил – только заметил раздражение и усталость, тотчас свернул работу полиции и дознавателей, и меня оставили в покое.
А на следующий день ко мне Стэфан пришёл.
– Я вас оставлю, – благоразумно вышел из палаты отец, и она на время погрузилась в тишину.
– Мира, я так виноват, – почти рухнул на колени Радмински, схватив меня за руку. На лице искреннее сожаление, а может… точнее – вернее, завуалированное счастье, что я одним росчерком сняла с него все обвинения.
– Прекрати, Стэф! Я тебя ни в чём не виню. Надеюсь, недоразумение уладится, и наши родители помирятся!
Не уверена, что отец бы чего-то добился кроме громких статей и ещё более крупной ссоры, но всё же для репутации Стэфана и его семьи наше примирение было куда приятней.
– Круто, что ты так думаешь! Я рад… что вернулась. Жива, здорова. И выглядишь, несмотря на заключения врачей, сногсшибательно.