Неделя сменяла другую, и скоро все это стало каким-то… гнетущим. Словно вокруг меня сгустилось облако жалостливых взглядов, перешептываний, не предназначенных для моих ушей (только я все слышала), и жестов.
Тогда внутри меня произошел переворот: благодарность за сочувственное внимание и ласку сменилась ненавистью, поскольку все эти знаки внимания без конца напоминали мне о случившемся и о том, что́ именно люди думали, глядя на меня: вот она – Лювия Клируотер, девочка, которую бросили. Девочка, которая ничего собой не представляет, ничего не значит на фоне маминых гастролей.
Но это же не так. Кое-что я из себя представляю, еще как!
Мы с бабушкой – классные, а Саванна совершила ужаснейшую ошибку.
Так что я начала аккуратненько уклоняться от попыток бабушкиных подруг погладить меня по головке, взамен предлагая им свою помощь – в самых разных вещах. И вот на смену жалостливым взглядам пришли одобрительные улыбки. Со всеми школьными учителями по очереди я провела переговоры с глазу на глаз, доведя до их сведения, что я не нуждаюсь ни в каких поблажках с их стороны; более того, я сама могу помочь с организацией клубов по интересам, ксерокопированием и всем остальным, что доставляет им хлопоты.
А как насчет работниц столовой? В день «Родителей – в школу» я не стала дожидаться момента, когда одноклассники поймут, что рядом с моей партой никого нет (бабушка, нужно сказать, вызывалась прийти). Я просто нацепила фартук и встала за стойку из нержавейки, слившись с другими работниками, после чего выслушала в свой адрес хор похвал. И я не знаю, было ли это переходной точкой от чувства чуждости к ощущению собственной незаменимости, но суть в том, что мне стало очень нравиться, когда меня хвалили, когда обращались с просьбами о помощи, когда… нуждались во мне.
Постепенно я перестала быть брошенной девочкой. Я стала Лювией Клируотер, девочкой, которой можно позвонить, если у тебя проблема. Так или иначе, я почувствовала, что теперь у меня свое, особое, место в обществе и цель, которую никто не сможет отнять, что бы ни случилось.
Тогда я и не думала, что это мне надоест.
Голос мистера Моттрама выдергивает меня из карусели воспоминаний.
– Повтори-ка, что ты сказала, – бурчит он с заднего крыльца одноэтажного домика, волоча за собой кислородный баллон, чтобы не потерять меня из виду. Урок я давно усвоила: выбираю футболки с небольшим вырезом, чтобы при наклоне ничего лишнего не открывалось взгляду, и брюки, которые не сползут даже при сильном шквалистом ветре. – Почему ты уходишь? И что я, по-твоему, должен делать с листовой свеклой, за которой мы ухаживаем уже столько месяцев?
Язык без костей и склонность все преувеличивать.
– С листовой свеклой – ничего: мы ее никогда не сажали. А вот это – томаты, и пройдет еще месяца три, прежде чем они проклюнутся. А к тому времени я уже вернусь.
«Надеюсь», –