Находились и те, кто по одному, по двое тихонько выходили из толпы – и растворялись в московских переулках. Не все забыли, что такое честь. И сейчас тихо шли туда, где царя не предавали. К полкам Гордона, за город.
Ежи Володыевский собирал людей. Свой отряд, да те, кто школу охраняет, да часть учеников, да часть учителей – вот и вышло порядка четырех сотен. Мало, да лучше, чем ничего.
– Мы сейчас идем к Москве. Ждать приказа царевны. С царем неладное что-то, как бы худого не умыслили, – говорил пан коротко и по делу.
А к чему рассусоливать?
– Ничего не бояться, если остановить попробуют – сразу не стрелять, только по моей команде.
Оговорка была серьезной. Уж чего другого, а пистолей в школе хватало. Ученики и тренировались с ними, а не с тяжеленными пищалями.
И выстрелить еще как могли!
– А коли на нас первыми нападут?
– Тогда все дозволяю, – решил Ежи.
– Стойте! Мы с вами!
Царевны Анна и Татьяна решительно спускались с крыльца. Какие там приличия, какие там пологи…
Брат умирает!
За ними поспешал протопоп Аввакум.
Ежи посмотрел на них долгим взглядом. Запер бы где-нибудь, но не запретишь ведь? Хоть и не место царевнам там, где власть меняется!
– Возок заложен, – донеслось со стороны конюшни.
Царевны направились туда. Анна поглядела на пана:
– Пан Ежи, для нашей охраны дозволяем любые действия.
Ежи кивнул. Он так и собирался поступить. Пану здесь было вполне неплохо, уютно, и позволять кому-то все разрушить? Ну уж дудки! И вдруг, ухмыльнувшись, он вспомнил слова царевны Софьи.
Война все спишет.
Для Любавы время остановилось. Шептал что-то духовник, причитал неподалеку Блюментрост… и только когда из уголка рта супруга потекла белая пена, а пальцы конвульсивно сжались, она очнулась.
– Алешенька!!!
Он уже не слушал и не видел.
Голубые глаза были широко распахнуты, но смотрели уже куда-то вдаль. За пределы покоев.
– Алешенька!!!
Любава закричала, забилась… кто знает, что бы она сделала, но ее мигом перехватили сильные руки верных девиц.
– Тихо, государыня! Ну-ка, глотните…
Успокоительное Блюментрост по их просьбе сварил заранее. А то ж!
Государя уже не откачать – это он видел. А государыня… как бы дитя не потеряла! Так что обезумевшую от горя царицу перехватили и утащили за собой, не переставая вливать горький опийный настой. Вредно, да ладно уж! От одного раза беды не будет.
Выругался неслышно, едва шевеля губами, Ордин-Нащокин, черной гадюкой выскользнул из царских покоев Симеон.
Михайла выскользнул вслед за ним.
– Поднимай народ, пусть кричат Хованского на царство, – шепнул старец.
Лицо его заострилось, глаза мертвенно блестели в пламени свечи…
Михайла кивнул, хищно ухмыльнулся:
– У нас кольчуги под одеждой, ножи есть… Еще как закричат!
Патриарх принялся креститься и молиться. Цепочкой потянулись