Заверения в защите были частью психологической кампании, которой следовало российское командование, дабы извлечь максимальные выгоды из недавней победы. Так, генерал-майор Терентьев, занявший Сливно и Ямболь со своей уланской бригадой, получил указание распространять среди жителей слухи, что османская армия была везде разбита, потеряла артиллерию и находится в крайнем положении, не будучи способной даже помышлять о том, чтобы снова бросить вызов русским войскам. Как и Монтрезор, Терентьев должен был обещать местным жителям высочайшее покровительство и убедить их, что русские ведут войну только против султана, но не против невооруженных обывателей. Терентьев должен был уговорить жителей остаться в своих домах и убедить их, что русские солдаты не только не причинят им никакого насилия, но и уберегут от остатков османских войск, которые были расстроены, утратили дисциплину и бродили по округе шайками, не зная, куда податься, дабы избежать полного уничтожения225.
В начале июля Дибич докладывал Николаю I, что благодаря быстроте его продвижения «греки и болгары, живущие в селениях той части Балканов, которая уже занята нашими войсками, остались на месте, [и] приняли победителей с величайшей радостью». Дибич также уведомил царя о своем указании подчиненным, чтобы они щадили частную собственность и «платили наличными деньгами за все»226. Однако действительность не была так безоблачна. Как и в случае с кампанией 1828 года, местные жители часто убегали при приближении русских войск. Так, уже упоминавшийся полковник Тиман докладывал Толю, что разъезды, отправленные для занятия деревень Борунджик и Орорман, застали там лишь горсть болгар. Последние уверяли, что «все жители турки их селений, даже большая часть невооруженных от испугу уходят и бежат через Ямболь в Адрианополь»227. При занятии Русокастро кавалеристами генерала Монтрезора его непосредственный