Марию Николаевну Толстую погребли на фамильном кладбище в селе Кочаки. В церковной книге указана дата – 7 августа.
Н. И. Толстой.
Бумага, акварель. 1815 г.
Художник А. Молинари
В доме не было ни портрета матери, ни даже медальона, только черный силуэт головы в профиль – с тех лет, когда Мария Николаевна сама еще была Машенькой. Ее дочь подолгу разглядывала ее вещицы, хранимые в походной шкатулке, на крышке которой – шесть миниатюр: отец, дед, бабка, тетушки. А матери, которую так хочется увидеть, – нет. На другой шкатулке – портрет отца, а матери опять нет. Словно была она не женщиной, а бесплотным духом. Зато есть иконка со святыми, соименными ее детям: Николай Чудотворец, Сергий Радонежский, Димитрий Ростовский, Лев Римский, а в центре Благовещение Марии. Сохранилась и ее маленькая аккуратная книжечка, с переписанными от руки молитвами. «Ангеле Божий, хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсть Христа Бога: ум мой утверди…» Машенька знала их все наизусть. Она любила листать книги из материнской библиотеки, особенно потрепанного (ее рукою!) «Эмиля» Руссо, о котором мать писала тетушке Татьяне Александровне Ергольской: «Вечером мы иногда вместе читаем и спорим с Полиной об Эмиле, которого она начала читать». Машенька все отдала бы, чтобы услышать этот спор… Сама она почти ничего не читает, все время тратит на музыку, от которой без ума. И ей приятно думать, что и ее маминька хорошо играла на клавикордах и фортепиано[1]. Но ведь никогда не услышит она ее игру. Со смешанными чувствами любви и грусти она рассматривала «журнал поведения Николеньки» (ее старшего брата) на небольших синих плотных листочках, сшитых суровой ниткой маминой рукой, исписанных криво бегущими строками. Вглядываясь в эти буквы, Машенька острее всего ощущала свое сиротство. Материнские слова, но не о ней и не для нее. «10‑го числа. Четверг. Николинька был целый день очень мил, учился хорошо, сам захотел еще почитать бабушке, был послушен; есть ли начинал немножко митрофанить, то тотчас переставал, но вечеру, в 9 часов, когда ему сказали, что пора спать, он так заревел в зале, что мы подумали, что он ушибся». Вместо оценок мать давала своему Коко маленькие билетцы, на которых выводила: «Порядочно», «Очень порядочно», «Сперва поблажил, а после поправил. Изрядно».