Однако можно ли было надолго разделить две большие волны Запада? Были ли они обречены находиться в борьбе и противоречии друг с другом, могло ли произойти их внутреннее соединение? Неудачная попытка такого соединения должна была обернуться большим несчастьем для страны и всего мира – что и случилось во Второй мировой войне. Но нужно признать, что обе волны – национальное движение не в меньшей степени, чем социалистическое – имели в основе глубокое историческое право. Они не являлись, как можно было бы заключить из Буркхардта, лишь побочными результатами разнообразных человеческих страстей. Они представляли собой инстинктивные попытки решить проблемы человечества, возникшие в результате неслыханного в мировой истории роста населения. К примеру, даже в империализме, нарушителе мирового спокойствия, мы видим разумное зерно – заботу об экономических основах существования собственного народа. Похожее беспокойство жило и в социализме, который, однако, искал совершенно иной выход. Но отложим поиск ответа на вопрос о возможности сочетать притязания двух волн и посмотрим на реально предпринятые попытки соединить их друг с другом. Ограничимся экспериментами, предпринятыми в Италии и Германии.
С объединением национальной и социалистической волны в этих странах была связана идея придать получившемуся результату твердость и прочность за счет авторитарной, централизованной, освобожденной от всех парламентских ограничений власти над государством, народом и отдельными людьми. При этом отбрасывалась целая система идеалов, являвшихся до этого на Западе объектом искреннего почитания. Идеалов не только либеральных и гуманистических, ориентированных на счастье и свободу индивида, но и старых христианских – в той степени, в которой они говорили о спасении отдельной души. Благодаря заботе о душе каждого христианство являлось колыбелью гуманистического либерализма, который, в свою очередь, можно воспринимать как секулярное христианство.
Однако в новых авторитарных системах, итальянской и немецкой, в центре находилась не душа человека, не индивид, находилось единое целое, представлявшее собой прочный сплав отдельных душ. Душа потеряла свою ценность на фоне этого целого. Такой чудовищный переворот, такая неизмеримая потеря прежних культурных идеалов были бы оправданными только в том случае, если бы они одновременно породили новые, неизвестные ранее ценности. Смогло ли целое приобрести все, что хотело, поглотив