Старик с внушительным животом и буйной, как у Эйнштейна, гривой лежал на полу. Вокруг него суетилась бригада «Скорой помощи», двое мужчин и женщина – слишком красивая и потому казавшаяся здесь неуместной. Видно было, что они не спасают жизнь, а выполняют необходимую процедуру. Вскоре они закончили, отлепили наклейки, сложили использованные шприцы в специальный контейнер.
Один парамедик привычно выдернул интубационную трубку. В открытом рту старика виднелся мертвый серый язык; от покойника слабо, но явственно пахло дерьмом.
– Плохо дело, – не в первый раз вымолвил Джеймс.
– Куда уж хуже. – У Квентина онемели губы и зубы. Главное, не шевелиться – тогда его не втянут во все это еще глубже. Дышать медленно, сидеть смирно. Не смотреть, что там у них происходит. При взгляде на Джеймса он попросту увидит свое отражение в бесконечном коридоре паники, который никуда не ведет. Интересно, когда они смогут уйти? Стыд из-за того, что он вошел в дом без приглашения, не отпускал его до сих пор – как будто именно это и привело к смерти хозяина.
– Зря я обозвал его педофилом, – посетовал Квентин.
– Конечно, зря. – Оба они говорили медленно, точно на разговорной практике по иностранному языку.
Парамедичка встала, подержалась за поясницу, покрутила головой и объявила весело, стягивая резиновые перчатки:
– Умер! – Судя по акценту, она была англичанкой.
Квентин прочистил горло. Женщина точным броском отправила перчатки в мусорную корзину.
– Отчего умер? Что с ним случилось?
– Кровоизлияние в мозг. Хорошая смерть, быстрая. Похоже, он сильно пил. – Свое предположение она сопроводила щелчком по горлу.
От долгого сидения на корточках она раскраснелась. Ей было от силы двадцать пять, одна пуговица на ее темно-синей глаженой рубашке не подходила к другим. Стюардесса рейса, следующего в ад. С некрасивыми проще: не приходится думать, что они для тебя недоступны, но эта просто бессовестно хороша. Бледная, тонкая, с большим, до нелепости сексуальным ртом.
– Мне очень жаль. – Квентин не знал, что говорить в таких случаях.
– Почему? Ведь не ты как будто его прикончил?
– Мы даже знакомы не были. Я пришел на собеседование – он брал интервью у кандидатов на обучение в Принстоне.
– О чем же тут сожалеть?
Вероятно, он взял неправильный тон. Квентин встал, что следовало бы сделать сразу, как только она подошла. Он был намного выше ее. Слишком много она берет на себя – парамедики ведь не настоящие доктора. Прочитать бы ее именную табличку, но она, чего доброго, сочтет, что он смотрит на ее грудь.
– Я сожалею не о нем конкретно, а о человеческой жизни. Я не знал его, однако его смерть вызывает у меня сожаление.
– А