Но ни один пока что не пришелся к ройял-джорджевскому двору. Больше всего отец боялся, что избранник, став мужем и полноправным хозяином, выведает все секреты, а потом продаст их первому встречному. Поэтому задача устройства личных дел мисс Кроу откладывалась все дальше и дальше. Как вариант отец (конечно, только на словах) допускал даже внебрачного ребенка, с условием, что это будет парень, а не девица. Но такого обещания Памела дать не могла, и отец вполне логично разводил руками: ну нет, значит, нет. Тогда поищем подходящую кандидатуру на роль моего зятя.
Эта ситуация с каждым годом все больше выводила Памелу из себя. Особенно тяжко приходилось, когда явившиеся с родственным визитом дорогие братцы, после пятой кружки местного пива, начинали за спиной отца мучить дорогую сестрицу всевозможными способами – от сочувствия и насмешек до прямых попреков.
– Такие красавицы, как ты, не должны переводить свою жизнь на молоко! – соболезновал старший, Макс.
– Ты, Пэмми, скоро и жевать будешь, как Тигги! – веселился средний, шутник Питт.
А младший, прямолинейный Вильям, заявлял в глаза:
– Надо быть полной дурой, чтобы дать себя сгноить в этом навозе!
– Давай к нам на службу! – бодро предлагал Макс. – Ты так здорово скакала по деревьям и заборам! Еще не разучилась? Пойдем полазим!
– Девушке моего возраста это неприлично, – сдержанно отзывалась Памела.
– Ну да, – вмешивался Питт. – Девушке твоего возраста прилично доить коров до посинения. Как до коровьего, так и до собственного.
– Ты по-прежнему остроумен, Питт, – холодно отвечала Пэм.
– А ты по-прежнему дура! – с братской откровенностью возвещал младший, Вильям.
– А ты все такой же грубиян! – взрывалась Памела и убегала на чердак, где и отсиживалась, как в детстве, среди паутины и старых ботинок, в ожидании, когда братцы гуськом явятся с ритуальными извинениями.
Но ни встречи, ни уговоры, ни скандалы ничего не могли изменить. И каждый раз после родственного отъезда коровье молоко на некоторое время ухудшало свои качества. Чуть-чуть, незаметно для потребителей, оно горчило, словно приправленное женскими слезами.
В тот жаркий июльский день, когда мистер Кроу в самый разгар уборки сена скоропостижно скончался от удара, казалось, что участь усадьбы, молока и самой Памелы Кроу решена раз и навсегда: дело переходит в ее красивые сильные руки до конца дней. Но наследница рассудила иначе.
Нотариус, давно и хорошо знавший дела фермы «Ройял-Джордж», был буквально ошарашен, когда ему было поручено оформить сделку о продаже фермы одной из могучих молочных корпораций – той самой, с которой мистер Кроу столько лет вел упорную одинокую борьбу. Седой сухощавый мистер Макниллз мрачно хмыкал над бумагами, то и дело кидая укоряющий взор на очень ровно сидевшую с опущенными глазами двадцатипятилетнюю Памелу Кроу, невероятно красивую,