– Ты как? – слегка откинувшись на мягком сиденье в кабинке колеса обозрения, осведомился Эдвард.
– Мы что… тут до самого вечера просидели? – удивился в свою очередь Симон.
– Похоже на то, – выдохнул его самый дорогой сердцу друг.
– Но как это может быть? Я вроде только закрыл глаза, задумался… – сделал паузу Симон, – и вот уже и закат. Мы, что весь день катаемся тут? Или мы где-то шатались еще и вновь вернулись сюда? Ничего не помню… – Симону стало даже как-то не по себе.
– Ты бы видел сейчас свое лицо, – не сдержал улыбки Эдвард, – по крайней пере радуйся, что остались еще хоть какие-то кредиты на твоем чипе, раз нас еще не погнали отсюда.
– Да, да, конечно, ты прав… – не уловив даже малейшего намека на подкол со стороны своего спутника, облегченно выдохнул Симон, – и что… Мы значит вот так и просидели молча целый день?
– Ну почему же. Ты уже несколько раз успел рассказать во всех деталях, что чувствуешь по отношению к своей ненаглядной Кейт, а также куда бы ты хотел вместе с ней и со мной отправиться…
Симон в ответ лишь утвердительно кивал, упорно делая вид, что действительно помнит все эти свои отповеди, в то же самое время как в виске его пульсировало лишь одно воспоминание, а точнее видение, свидетелем которому он был сначала на паре по правоведению. Сейчас оно к тому же повторилось с еще большим количеством деталей. По ощущениям, вроде как женщина была заперта в тесном и холодном, но при том чрезвычайно душном помещении, которое она по каким-то причинам никак не могла добровольно покинуть.
Подробностей Симон не знал, или же они просто успели ускользнуть из его сознания, однако в чем он был уверен наверняка, так это в том, что вместе с величайшей скорбью по отношению к этой томящейся в башне некого злобного дракона даме он испытал катарсис. Ведь его жизнь в данный момент времени представлялась величайшим даром и хранила в себе куда больший потенциал, чем он мог в принципе представить. Симон испытывал величайшую благодарность за то, что он был свободен. За то, что у него был лучший друг. Более того, у него есть та, в которую он влюблен, отчего его сердце готово было пуститься в пляс. Он даже вспомнил про своего отца, с которым несмотря на все противоречия у него тем не менее сохранялась крепкая связь.
Видя все эти замысловатые переплетения судеб в своей жизни, Симон вновь ощутил, как на его сердце будто бы вылили сладчайший нектар, который он впитывал каждой клеточкой своего тела, точно так же как снаружи своей кожей он ловил малейшее дуновение ветерка, что приятно щекотало мелкие волоски на его теле.
Не в силах сдержаться от переполнявших его искренних чувств, Симон заключил Эдварда в крепкие объятия. Тот, в ответ опешив, замер, даже не понимая, как ему стоит отреагировать на этот