Он и правда не боялся холода, часто ночевал под открытым небом – утомившись на прогулке, Ма Мин зевал и сворачивался у дороги калачиком, иногда устраивался под чьей-нибудь стрехой, иногда – у колодца, но никто не помнит такого, чтобы Ма Мин простудился, лежа на голой земле. Сам он объяснял, что сон на улице самый полезный: тело насыщается сразу и земной, и небесной ци, в полночь его питает начало ян, что рождается на пределе инь, а в полдень – начало инь, что рождается на пределе ян. Еще Ма Мин говорил, что всякая жизнь есть сон, стало быть, важнее сна в жизни и придумать ничего нельзя. Если спать возле муравейника, во сне будешь государем, если спать на цветочном лугу, во сне узнаешь любовное томление, если спать рядом с песчаными дюнами, во сне увидишь золото, если спать на кладбище, во сне увидишь духов и бесов. Ма Мин мог обойтись без чего угодно, но сон был его святыней. Он плевал на все запреты и правила, но место для сна выбирал с невероятным тщанием. Больше всего он жалел мирян за их пустые сны – спят только ради того, чтобы проснуться. Но если хочешь проснуться, первым делом нужно как следует уснуть. Люди, которые не умеют видеть сны, половину жизни у себя отнимают – только небо коптят.
Все его рассуждения деревенские считали чепухой и бессмыслицей. Потому и неприязнь Ма Мина к мирянам росла день ото дня – появившись в деревне, на людей он смотрел волком и все больше помалкивал.
Если говорить по сути дела, Ма Мин был человеком, который оставался свободен и от людей, и от закона с моралью, и от влияния политических процессов. Земельная реформа, борьба с разбойничьими шайками, кампания против помещиков и угнетателей, бригады трудовой взаимопомощи, кооперативы, народные коммуны, «четыре чистки», «культурная революция»[25] – все эти кампании прошли мимо него, история Поднебесной не имела и малейшего влияния на жизнь Ма Мина, он наблюдал за ней издалека, как наблюдают за уличным балаганом. В «столовские годы» кто-то из приезжего начальства, не дав себе труда разобраться в местных порядках, связал Ма Мина веревкой и потащил в поле на перевоспитание, но как он ни колотил пустоброда палкой, как ни стегал его кнутом,