и афера – одно и то же слово.
«Ай-яй-яй», – я вспоминаю, что пропустил телепатический сеанс. С запозданием в четверть часа посылаю условленную телепатограмму. Верю ли в мысленные контакты? И да, и нет. Всю жизнь живешь в ожидании хоть какого-нибудь чуда, но в нашей жизни чудес не бывает.
В перерыве кофе и соки прямо в вестибюле КНЕСа. Мимо идут неторопящиеся сотрудники. Прошел, улыбнувшись, академик Лионс, математик, недавно избранный президентом КНЕСа.
Расходимся по комнатам. Кто-то сказал: в такую жару в костюмах и галстуках в Париже – русские или американцы. И верно, мы в костюмах, а французы в кофтах и курточках. Разговор продолжается в большой комнате, уставленной голыми «лабораторными» столами. Основными «забойщиками»
с французской стороны выступают Лабарт и Мамод. Выражаясь языком проектной документации, они подобны по габаритам – невысокие, крепкие, спортивноустойчивые. Мы узнаем позже, что Лабарт и вправду спортсмен. Левый крайний и президент футбольного местного клуба.
Темноволосый и темнокожий, с курчавой бородой, Мамод – выходец из Мадагаскара. С живыми, яркими, искрящимися глазами, с энергией, скрытно присутствующей, он отличается от Лабарта. Тот дипломат. По происхождению из Прованса, по месту рождения – парижанин, он сдержан, приветлив, не унывает; готовый высмеять всё, в работе он весь внимание, хотя ирония постоянно присутствует в уголках его глаз и губ. Одет он извечно в излюбленные кофточки, и хотя рубашки – разные, на них обязательно присутствует крокодил. На синей курточке серый крокодил с поджатым хвостом и широко разинутой алой пастью, на серой кофточке и на рубашках – зелёные. Торговый знак престижной фирмы «Лакоста» присутствует у Лабарта на всём.
Потом шутили, что Лабартом скуплены все крокодилы Старого света, называли его повелителем крокодилов. Но все это будет потом. Пока же Лабарт и Мамод поступают на редкость одинаково – достав большие тетради в клетку, они начинают вписывать в них буквально всё с видом прилежных учеников. Любой вопрос заносится сначала в тетрадь аккуратным почерком. И как не шутили мы, называя тетради «талмудами», полным собранием сочинений, интересуясь: «а это который том?», как не спешили порой, ими в этих тетрадях каллиграфически фиксировался каждый вопрос.
В сеансах связи с космической станцией бывают моменты, когда все, что не говорится, сопровождается эхом, и это мешает с непривычки. В разговоре через переводчика получается нечто похожее. Не всегда веришь, что тебя поймут, и тянет на повторы. Хуже, если по ходу дела переводчик редактирует тебя. Иногда он ценит в себе специалиста и пробует разобраться и этим тормозит разговор.
Вначале бывало и так.