Чмокнув Наира в тёплый лоб, я рывком поднялась и пошла к двери.
– Дэлла. – Я повернулась и вымученно посмотрела на Себастьяна. – Наир не позволил мне сжечь… это. – Кэннур выставил перед собой разорванную, окровавленную льняную рубаху, придерживая ее кончиками двух пальцев.
Я слабо улыбнулась и забрала из его брезгливой хватки покрытый чёрными и багровыми пятнами кусок растерзанной ткани. Мои пальцы слегка махнули по бледной руке Себастьяна и невольно дрогнули, обжигаясь об его ледяную кожу. Ни чем не выдавая своего неприятного удивления, я поторопилась покинуть комнату и избавить себя от пристальных бездонных глаз мертвенно холодного целителя.
Прошмыгнув по погруженной во тьму гостиной, я с сочувствием проводила взглядом дремлющую на стуле у потухшей печки Элью и, выйдя из дома, направилась в накренившийся сарайчик.
Скрипучие подобие двери с тихим хрустом отварилось, открывая моему взору огромные кучи хлама, достающие до прохудившейся крыши. Не задерживая взгляда на «сокровищах» Наира, я бросила рубашку в гору таких же изорванных вещей и спешно покинула сарай. Эту часть Наира я принимала, никогда не осуждала и не разглядывала. Будь его воля, он бы и меня запер среди этого барахла, не желая расставаться с привычной ему вещью. Но, слава Великой, у меня есть ноги, что разительно отличает меня от «ценных» вещиц болезненно бережливого Наира.
На небе появлялись первые звезды. Светлячки кружили, радуясь спустившейся темноте. Я шла домой по сонным улицам, еле волоча ноги. Покинув Наира, в душе поселилась пустота. Бросая его в таком состоянии, я чувствовала себя чудовищем. Я могла бы вернуться через год, вымолить у него прощение. А что дальше? Ответить ему взаимностью я не смогу. Даже если он примет меня, как друга, продолжит заступаться, отрабатывать лишние часы со мной на пасеке, тем самым, портя и сокращая себе жизнь. Нет, я не вернусь. Каким бы одиноким будущее без него не казалось, лучше быть порознь и знать, что он в порядке, чем греться в его заботе, обрекая продолжать разделять со мной ненависть и страдания, лишая его возможности на нормальную жизнь.
Остановившись возле дома, я посмотрела на тёмные окна. Я уже и забыла, когда последний раз меня встречали тёплые блики от свечей на стёклах. Мама бы не одобрила моё решение. Умирая в ознобе от золотой лихорадки, она взяла с меня обещание молчать о магии, живущей во мне. В горячем бреду Патриция многое говорила, и скорее всего обещание было частью болезненного бреда – тревожной игрой воспалённого мозга. Но почему же я прислушалась к ней? Может, расскажи я сразу о своей особенности, люди бы относились ко мне по другому? Или магическая канцелярия забрала бы меня из этого места? И мне б не пришлось сейчас страдать от болезненного прощания с Наиром с гнилым послевкусием предательства.
Зайдя в дом, я собрала свои немногочисленные вещи: пару платьев, сорочки, бельё, книгу со сказками, оставшуюся от мамы, двадцать медяков и вышла на крыльцо, закидывая