Последняя белка Парижа. Влад Костромин

подошел, холодный ствол мне в лоб упер. У меня разом и ноги ослабли, подкосились и руки разжались – трубу я уронил. Одно хорошо, стал быть, отверстие ствола больше не вижу. Зато глаза у Пушкина… как раскаленные угли горят. Брови, хлеще чем у Брежнева, нахмурены грозно. Ему бы сейчас шампанское хлестать бутылками, или что он там пил? Цимлянское? А он супротив меня стоит, пристрелить замышляет. Смотрит он мне в глаза, я ему. В гляделки, стал быть, с «поэтом – невольником чести» играем. Долго играем, аж глаза начинают на лоб лезть. У него, мои глаза мне не видны, стал быть. От такой нелепости у меня в животе холодно стало и так пустотой подсасывать начало, что самому цимлянского захотелось. Хоть стакан перед смертью опрокинуть, а хоть даже и из горла приложиться – пустоту эту залить – заглушить. И тут он, поэт, «невольник чести», как шандарахнет мне ногой по причиндалам! Яички совершенно отбил! А еще поэт! Я разом от боли согнулся да сознание и потерял.

      А как очнулся: нет ни секундантов ни Пушкина. Только боль ноющая в паху. Лежу на снегу и думаю: Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Одно радует – математику я в школе любил. Уж Пифагор, олимпийский чемпион по кулачному бою, мне за математику не наваляет. Встал я, подошел к елке. Щелкунчика под ней уже не было, а игрушки на самом деле висели. Поклонился ей низко в пояс, что живым остался. Видать, новогоднее али Рождественское чудо меня спасло. По другому не скажешь. А поэзию почитаю… Пушкина куплю… томик… Теперь, получив опыт, «сын ошибок трудных» и Льва Толстого почитать надо бы, «Войну и мир» или «Анну Каренину» – он мужик здоровый был, гирю через дом метал…

      Не верите? Ничо, я сейчас принесу и трубу ту покажу, с которой супротив Пушкина на дуэли стоял. Я ее себе оставил, на память. И цилиндр тоже.

      Улов

      А вот еще случай был. Раз, помню, наворовал кукурузы и стал початки варить. Смотрю на ведро, вижу, пока вода закипит. Смотрю, в початке в торце дырка и оттуда что-то извивающееся выглядывает. Я ложкой початок в кастрюле притопил, из дыры пузырьки воздуха пошли. Я подержал так после закипания минут пять. А как сварилась кукуруза, разрезал початок, а там по всей длине червь вареный. Двадцать восемь сантиметров длины.

      Ну я, стал быть, задумался над этим феноменом. Сроду таких червей не встречал, сколько живу, а тем более – в кукурузе. Я раньше вообще не знал, что кукуруза червивой бывает. Грибы – бывают, яблоки – сколько угодно, даже сливы – и те червивые сплошь и рядом попадаются, а вот с кукурузой… Непонятно как-то. Пошел я через три дня, стал быть, опять на то поле. Да початков целый рюкзак и натоптал. Насилу от конной охраны убег, но это к делу не относится. Стал дома початки вдоль аккуратненько, как хирург вскрывать. И что вы думаете? Пять червей нашел! То-то же! Сами белые, головки черненькие, длинные, что твои удавы, и извиваются, как вьюны.

      Я их аккуратненько так в стеклянную банку из-под кофе разместил, а на следующее утро, на зорьке спозаранку, пошел