Уже темнело, когда мы получили приказ выдвинуться дальше вперед. Путь проходил сквозь густой, искореженный снарядами подлесок к бесконечному ходу сообщения, где убегающие французы побросали снаряжение. Вблизи деревни Лез-Эпарж, хотя войск впереди не было, пришлось долбить позиции в твердом каменистом грунте. В конце концов я рухнул в кусты и уснул. Иногда в полудреме я видел, как высоко надо мной, искря взрывателями, пролетали чьи-то снаряды.
– Приятель, подъем, выступаем!
Я проснулся в мокрой от росы траве. Под треск пулеметной очереди мы бросились обратно в ход сообщения и заняли покинутую французами позицию на опушке леса. Сладковатый запах и висевший на колючей проволоке тюк пробудили мое любопытство. Я вылез из окопа в предрассветный туман и очутился перед скорченным французским трупом. Похожая на рыбью, гниющая зеленоватая плоть просвечивала сквозь изорванное обмундирование. Я отвернулся и в ужасе отпрянул: рядом со мной под деревом сидела человеческая фигура в блестящей французской портупее, на спине ранец, увенчанный круглым котелком. Пустые глазницы и пучки слипшихся волос на черно-коричневом черепе подсказали, что это не живой человек. Еще один сидел, нагнувшись далеко вперед, так что тело казалось переломленным пополам – торс буквально лежал на вытянутых ногах. Вокруг еще десятки трупов, разложившихся, обызвествленных, мумифицированных, застывших в жуткой пляске смерти. Должно быть, французы месяцами сидели в окопах подле своих мертвецов, но так их и не похоронили.
Незадолго до полудня солнце рассеяло туман и принесло приятное тепло. Я довольно неплохо выспался возле окопа, и теперь мной овладело любопытство – осмотреть брошенную противником и захваченную накануне траншею. Дно было завалено кучами провианта, боеприпасами, снаряжением, оружием, письмами и газетами. Блиндажи напоминали разграбленные лавки старьевщиков. Среди этого разгрома лежали трупы доблестных защитников, чьи винтовки по-прежнему глядели в амбразуры. В разбитых бревнах наката застряло мертвое тело без головы и шеи, хрящи и кости белели в красновато-черной плоти. Уму непостижимо. Рядом – молоденький солдат, руки его сжимали оружие, остекленевший взгляд устремлен в прицел. Со странным ощущением я смотрел в мертвые вопрошающие глаза – с содроганием и ужасом, так и не покинувшим меня окончательно всю войну. Карманы убитого были вывернуты, рядом лежал опустошенный кошелек.
Я не спеша шагал по разоренной траншее, огонь меня не донимал. То было короткое предполуденное время, которое еще не раз в боях служило мне благословенной передышкой. Я воспользовался