– Какая ты злая! – обиделась Софья. – Не ожидала от тебя.
– Извини, плохо мне, – прошептала Яна и заплакала. – Столько времени прошло, а он молчит… Пыталась звонить, желала объясниться, но все бесполезно… Я, наверное, уеду – тяжело… мне… здесь…
Это признание огорошило Софью, не ожидавшую, что ее глупое суеверие так больно ударит по подруге. Она вскочила со своего кресла, подошла к сидящей за столом напротив девушке; неловко погладила по плечу; посмотрела на улицу, хмурое небо, где вновь собирались дождевые тучи; и от того, что в мире все так неустойчиво, переменчиво, зарыдала в голос. Присела рядом. Опустила голову. Плакали вместе, потом утешали друг друга и пили чай с пирожными. Снова плакали, глядя в стучащие от струй дождя окна. Пытались объясниться, сетуя заодно на осень, внезапно явившуюся проливными дождями и порывистыми ветрами, от которых гнуло и ломало зонтики. Жаловались на недоверчивых и ничего не понимающих мужчин. Пытались выговорить все, что наболело и мучило, но, как оказалось, проблему это не решило – на следующий день на рабочем столе Яны обнаружили заявление об увольнении, а ее самой не оказалось ни дома, ни у тетки…
В тот роковой день, вернувшись из турфирмы, где великий обман явил свою отвратительную суть, Ян встретил у дверей детективного агентства озабоченную старую даму. Нутром понимая, что иметь дело с ней суждено "до чьей-либо кончины", тем не менее, попробовал отказать, не имея ни желания, ни сил чем-либо заниматься, но робкий протест его решительным образом пресекли:
– Я так ждала вас, молодой человек, так ждала, что ужимки совершенно неуместны. Скорбь переполняет душу! Капля точит камень, а я человек! Ах, горе-то какое!
– Что случилось? – смирился, отворяя перед ней дверь и пропуская. Если бы знал, в чем состоит "горе", не оказался так сговорчив, но понимая себя, проникся и ее бедой.
– Ах, эта гадкая… канарейка! Покинула меня в неизвестном направлении. А я так страдаю, спать не могу, кусок в горло не лезет и любимый тортик не в радость.
Это было уже слишком! Но он задал тот вопрос, за которым следует только дело. Кое-как постарался унять раздражение и клятвенно обещал начать со следующего дня, так как в глазах дамы, все же, стояли слезы, которые, однако, могли ничего не значить. Она в ответ победно улыбнулась, будто не пыталась плакать только что, и ушла, напевая игривую песенку. Знала, что теперь-то все будет в полном порядке и "ветреница" скоро будет доставлена в лоно квартиры; и все простится, и забудется, и вернется на круги своя.
«Все об меня вытирают ноги!» – неожиданно разозлился он, глядя ей вслед почти с ненавистью. Сбросил со стола все, что там было. Разбил щербатую чашку, из которой постоянно пил кофе, и решил, что с утра начинает новую жизнь, где подобным вещам – не место, обману – тоже… Потом злился, глядя на осколки потерянной навсегда утвари, служившей верой и правдой несколько лет… Домой в эту ночь не пошел. Спать улегся на пустой стол, подсунув под голову