– Сядьте поудо—о—бнее! Рассла—а—бтесь!.
«Как вовремя включила – на сеансе Чумака попала!» Михална порадовалась удаче, перебирая стопки носков, разложенных на диване, довольная их видом и разнообразием красок, прижала ладонями самые верхние, словно прощалась, отправляя в далекий путь, присела рядом. Носков навязано пар пятнадцать, «успею еще» – сказала себе и выпрямила спину. На колени легли руки жилистые, морщинистые. Тонкие складки кожи уже не могли скрывать взбухшие синие вены. Больше всего в жизни она боялась вида крови. Пока еще кожа была верным другом – сосудом, удерживающим её в своих недрах. Сдернула руки с колен, когда поняла, что цвет подола платья очень уж красный.
– Налейте воды, поставьте ближе к экрану. Сейчас я начну её заряжать.
Михална смотрела, как целитель разминал руки, казалось, аккуратно снимал, насевшую за многие лета черную пыль внутри телевизора и на уже чистом экране плавно начал рисовать загогулины. Что ей хотелось бы вылечить? Господь здоровьем не обидел, и ни разу за всю свою жизнь она не лежала в больнице, не обратилась в поликлинику. «Слава Богу!» – вылетели слова, закрепляя осознанную благодарность прожитому времени. «Пожалуй, вот эту бородавку бы убрать» – правая рука потянулась к переносице. Указательный палец нащупал большой твердый бугорок, всегда бурым пятном стоявший перед глазами. Но разве, на самом деле это её волнует? Пошла на кухню, вернулась к телевизору с наполненной до краев литровой банкой воды, поставила её на тумбочку ближе к экрану.
Больше волнует её не быстро растущая бородавка, а поведение Алексеевны, та стала совсем чужой почти недосягаемой из—за неожиданно объявившейся религиозности; каждый будний день Алексеевна убегала из своей маленькой квартирки то на утреннюю службу, то на вечернюю. Днем её тоже нельзя было застать: Алексеевна ходила по окрестным местам, собирала брошенные праздной публикой бутылки от пива или от вина, потом усердно счищала с них наклейки. Сдавала в единственный на микрорайоне пункт приема стеклотары. На вырученные деньги покупала мясные копчености, заполняли ими холодильник, чтобы в субботу увезти гостинцы своей дочери – преподавателю философии в гуманитарном институте. В воскресенье торопилась снова в церковь.
Михална за эту, проснувшуюся любовь к Богу, Алексеевну уважала, но за заботу о пятидесятилетней дочери осуждала. “ Копченые продукты пользы не приносят, а только вред» – поучала подругу. Сама питалась скромно, а если дети привозили какие—то особенные продукты, она сурово детей отчитывала.
– Зачем транжирят деньги? – делилась с Алексеевной возмущением на поведение детей. Та чаще помалкивала, авторитет Михалны был среди соседей непререкаемый, но на эту