Голову распирало от мыслей.
Еще одна жертва, обобранная, растрепанная девочка без глаз, с разрезанным ртом, покалеченными пальцами. В той же позе. И цикорий – он же, для неграмотных, василек – он наверняка где-то был, или на месте преступления, или на теле. Просто не увидели, возможно, затоптали, выкинули, не придали значения.
Симак сказал: вторая.
В этом всезнайка ошибся, пусть не по своей вине. Ему неоткуда было знать, что не вторая, а уже третья жертва, в том же квадрате, в окрестностях Чертова пруда. И почерк тот же: без посягательств полового характера, никаких следов биологических жидкостей, но с раздеванием. Уродование. Распущенные волосы. Синие цветы. Удушение различными способами. Удары однотипным оружием, в одну и ту же область.
А в чем прав Симак – так это в том, что столкнулись с новым и непонятным.
Как необходимо действовать именно в этой ситуации – ни в одном учебнике, ни в одной монографии нет. Наука бубнит, что нет неслыханных преступлений, с наукой не спорят. Но есть обычные, а есть… ну вот такие. И придется думать самим, ученые мужи тут не помогут.
«И главное – зачем он это делает? Каковы мотивы? Убийцы убивают, чтобы убрать свидетеля, из мести, со злости, чтобы ограбить. Воры обирают, насильники – тут понятно. Почему все вместе – и грабеж, и истязание, и убийство?»
И почему никто его не видел? Ведь в парке и в окрестностях полно народу: прохожие, водители, железнодорожники, медики санаториев, родственники больных, прочие. Агентура надежная – и ни одного сигнала. И ведь негодяй орудует не под покровом темноты – засветло. И обирает жертв… Он же просто обязан с вещами попасться кому-то на глаза – а он не попадается.
От злости, бессилия Катерина дернулась, повернулась – венский стул пронзительно заскрипел. Она обмерла, притаилась – и, лишь убедившись, что не разбудила соседа на диване, снова принялась размышлять. И чем больше думала, тем больше впадала в отчаяние.
«Надо начать хотя бы с чего-то. Делать то, что положено при грабежах, – прорабатывать портних, перекупщиков и толкучки… Нет, глупости. Не станет торговка скупать такую одежду. У них острый глаз, даже застиранную кровь разглядят, в особенности если принесет мужчина. К тому же – что искать? Никто не знает, во что именно были одеты убитые».
Предыдущие жертвы не опознаны. Но это как раз поправимо, установление личности – дело техники, и не таких опознавали. Да и до гестапо в деле обезображивания жертв новому фашисту далеко.
Известно, что последнюю жертву звали Любой. Это имя, глотая слезы, повторял в забытьи мальчишка, тащивший тело по дороге, ныне запертый в палате, обколотый для надежности транквилизатором. За что-то извиняется перед ней, уже мертвой, бормочет,