Иногда, перед тем, как высушить волосы и надеть белье, Ева думает, а не смотрит ли на нее кто-то в окно. Ее бы совсем не смутило, даже если бы смотрели. Ей даже в какой-то степени было бы приятно осознавать, что мучения от созерцания ее изъеденного временем тела, получает не только одна она. Ева так долго жила одна, что она научилась занимать себя интересными мыслями, чтобы не сойти с ума. И одними из самых интересных мыслей Ева считает мысли о времени, которое совершает тысячи действий над человеком, как будто ставит над ним эксперименты. Ева знает, что у времени есть два стиля общения человеком: в первом случае, оно неоднократно пинает под зад вероломно, а во втором – вежливо или, по крайней мере, в щадящем режиме.
Ева садится на стул, чтобы выпить чай и смотрит вниз. Седые волосы у нее есть везде, потому что время все не щадит тело. Но Ева не хочет соглашаться с наступающей на ее горло и другие части тела со старостью, Ева по-прежнему верит в чудо. Потому она не может, не имеет право в него не верить, ведь в ближайшие три с половиной месяца ей придется создавать это чудо на сцене, точнее создавать ему все условия, чтобы оно случилось, произошло. Ева делает глоток из чашки, и черный чай оказывается в ее сорока пятилетнем теле. Она как будто видит, как этот чай плюхается коричневенькой водичкой на ее не долеченную язву желудка и перемешивается с желудочным соком. Она знает, что душа ее не подведет и выдаст ей все, что нужно для творчества, а вот в теле она не уверенна, а вот от тела она ждет в любую минуту подлянку. Но все же Ева надеется, что и оно ее не подведет. По крайней мере, в ближайшие три с половиной месяца. А что будет потом, Еве не важно. Она не загадывает так надолго. Главное – поставить спектакль, а потом будь что будет.
– А что я ей скажу? – спрашивает Жан, который явно не в духе.
У Жана взъерошенные волосы и заспанное лицо. Ему не нравится сама мысль, что он будет проситься в театр, в котором он и не хочет работать. На самом деле Жан надеется, что его в этот театр не возьмут. Он почти уверен в этом.
– Не знаю, милый. Скажешь, что жить не можешь без театра, бредишь сценой, скажешь, что согласен работать в массовке с утра до вечера. Главное, покажи ей свои ноги. Ноги – это твой входной билет в массовку. Ты бы видел, как эта жаба вчера вырядилась, вся в мехах. Меха на плечах и под носом у нее тоже меха, – смеется Элона. – Понять не могу, за что ее так все любят. Лично я ее терпеть не могу. Противная старая мерзкая жаба. Как подумаю, что тебе придется перед ней унижаться, то мне даже не по себе становится. Но цель, как говорится, оправдывает средства. Ладно, садись есть, – Элона наливает в тарелку жидкую кашу и ставит ее на стол.
– Что это? – спрашивает Жан, глядя на кашу.
Жан избегает разговоров о театре. Ему