– Да, это наш план, мальчик мой, – подтвердил Троцкий. – Ты влюбишь в себя его дочь, и через неё мы свалим Летова.
Глава 11
Демид переводил взгляд с Троцкого на Лию и обратно, пытаясь отыскать в их лицах хоть какой-то намек на шутку. Но оба молчали, и атмосфера вокруг становилась всё более мрачной.
– То есть, я нужен, чтобы запудрить голову какой-то девчонке? Как кобель, которому указали, на какую сучку забраться?
Это было больно. Словно чьи-то невидимые руки оплели его со всех сторон, сдавили горло, перекрыв доступ кислорода. А потом сказали: ты сможешь дышать, по одному глотку воздуха, если пойдешь в направлении, которое мы тебе укажем. Вот так, шаг за шагом, вдох за вдохом.
Хотелось зарычать.
Но дядя Паша – невозмутимый и расслабленный недогангстер (Демид, наконец, нашел ему подходящее сравнение) чеканил приговор уверенно:
– Правильно всё понял, мальчик.
– Да не мальчик я тебе! – Демид взорвался. – Сколько можно меня так называть?
– Хватит истерить, – спокойно посоветовал Троцкий. – Или тебе не нравится комфортная жизнь? Ну, вали тогда нахрен отсюда в свою берлогу. Только помни: в любой момент в твою пустую башку прилетит что-то смертельно-металлическое.
Последняя фраза была произнесена с пугающе ледяным хладнокровием. И Демид знал: Троцкий слов на ветер не бросает и всегда доводит начатое до конца. А если пообещал, то так и сделает. Неважно, кто будет стоять за ним – Варшавин, или эта чертовка Лия. Да хоть сам дьявол!
Троцкий – стена. Железобетонная. Не сдвигаемая.
– Я не хочу никакой девки, – заявил Демид. – Я хочу встретиться один на один с Летовым.
– И ты этого добьешься. Если будешь слушаться меня.
Демид не знал, куда себя деть. Злоба душила. Злоба и ощущение собственной беспомощности. Его связали по рукам и ногам. А он и шелохнуться не может. Какая к черту, свобода? Она была у него только в детстве, когда с горки летел позади санок, сдирая коленки в кровь по застывшему снегу. У взрослых людей свободы нет. Они вечно чем-то обязаны. Вечно чувствуют, что должны. Кому, чего – непонятно.
А только Демида это достало. Он всегда стремился к независимости, к пресловутой свободе. Хотел сам на ноги встать, родителям помочь. Теперь ещё – людям, которые ему помогли – деду, дяде Володе. Но ни черта не получается. Из-за таких, как Троцкий или Летов, или Варшавин, возомнивших себя хозяевами мира.
Демиду хотелось сорваться, убежать из этого дома в лес, обхватить руками дерево и, приникнув лбом, просто помолчать, послушать, что ему посоветуют лесные духи (если они вообще существуют). Но лес ничего не скажет, пока он здесь, в заточении.
– Демид, надо принимать решение, – это сказала Лия, и он, отыскав, наконец, её глаза, увидел в них неподдельную тревогу. Она, что, за него боится? Смешно же. Нет, она боится за себя. Что её план провалится. Что свалить Троцкого не удастся. А это интересно, кстати. Получается, Лии Летову мстить не так уж и нужно? Тем