Вернувшиеся с работы, кто сноровисто, кто уж совсем тяжело, занимали обжитые места на нарах: изредка кто-нибудь ронял фразы, словно комья холодной земли сбрасывал с себя. В бараке стало тесно.
Рядом с Огородниковым уселся на нижний ярус вагонки заключённый: скудный отсвет лампочки едва освещал его измождённое лицо. Зек сидел в оцепенении, когда его застал вопрос Огородникова:
– Подскажи, фронтовики здесь есть?
Заключённый вскинул голову, не сразу сообразил, что обращаются к нему. Но ответить не успел. Справа вспыхнула ссора – делили место.
Новенький, видать, был из борзых и решил занять приглянувшееся место на нарах: перебранка в любую секунду грозила перейти в драку. Все оставались безучастными: на зоне только так, двое дерутся, третьему зрелище и хоть какое-никакое развлечение. Мужчина, к которому обратился Огородников, когда понял причину ссоры, тут же потерял интерес к сцепившимся и тусклым холодным голосом ответил:
– Вон, напротив, – и кивком головы указал направление. – Да иди смелее, не заблудишься, – донеслось в спину.
Пройти к тому месту оказалось невозможным; двое сцепились всерьёз. Зеки плотным кольцом обступили их – не пройти. Было видно, что оба рослые, неуступчивые, когда-то в плечах гуляла сила залихватская, у кого-то больше, у кого-то меньше. Они, как борцы, давили друг дружку, пытаясь дотянуться до горла. В бараке холодно, а со лба обоих катит пот градом. Из груди каждого вырывалось со свистом тяжёлое дыхание. Прибывший с этапа зек начинал сдавать. Он хоть и был моложе, и казался гибче, да вот в жилах и духом выходило, был пожиже.
Разозлившись уже до припадочного состояния, с перекошенным от бессильной злобы лицом, молодой на секунду смог податься назад, а отскочив, изловчился завести руку за спину и затем, не мешкая, в ту же секунду вдруг выдернул её вперёд. В руке у зека заиграла тонкая чёрная пика.
Толпа, подвластная инстинктам, отступила на полшага. Как умудрился урка, после стольких обысков, утаить от вездесущих лап надзирателей холодное оружие!?
Хищническая гримаса исказила бескровное