Весь пляж – мне так казалось! – приходил смотреть на мое творение. Взрослые восторгались, дети завидовали. Солнце бешено сияло в небесах. Мои родители сдержанно гордились в сторонке. Какой-нибудь толстый немецкий мальчик норовил «как бы нечаянно» попасть в замок мячом. Его родители порицали хулигана, а я прикрывал замок всем телом, готовый в тот момент погибнуть за него.
Это был мой триумф, и лучи славы согревали меня куда сильнее, чем лучи солнца.
А потом, под вечер, происходило то, чему я не мог дать объяснения: море, ласковое и теплое, то самое море, что плескалось в десяти, двадцати, а иногда и пятидесяти шагах от замка, вдруг начинало двигаться ко мне, словно неисчислимые вражеские полчища. Медленно, но неотвратимо они приближались, пожирая пространство, и вот уже первые волны начинали лизать подножие песчаных стен.
И происходила катастрофа…
Много позже я узнал, что во всем был виноват прилив, из-за которого и повышался уровень воды. Но тогда, в детстве, это было высшей несправедливостью – море поднималось и уничтожало все плоды моих трудов, мою гордость, и даже спросить оказывалось не с кого, виноватых не было. Я рыдал до икоты, отказывался от еды и питья. Родители были расстроены и даже решили отказаться от посещения пляжа, перенеся купание в бассейн отеля, но обиды хватило всего на два дня – могучая тяга к творчеству звала меня на берег, туда, где тысячи незримых крохотных строителей ждали своего повелителя и Демиурга…
И я вновь строил замки, и море вновь разрушало их…
Так вот – когда я услышал от Евгения вот это: «меня сглазили, Нильс. Но теперь это ничего не значит. Она мне сделала приворот на удачу и на деньги. Так что теперь дела пойдут в гору. А Джанибекян пусть себе отсосет», перед внутренним взором у меня возникла картина из детства: волны накатывают на песчаный берег, постепенно подбираясь к моему замку. Рушатся башни и башенки, оседают стены, обваливаются карнизы и балконы, расползается огромной алчной пастью расположенный рядом колодец – и поглощает остатки замка. Двадцать минут, и от «величайшей в мире» крепости остается только пологая ямка, на дне которой глупо синеет перевернутое ведерко.
Я очень хотел дать Евгению в морду, именно в «морду», потому что в тот момент у моего товарища лица не было. В детстве я не мог избить море, да, собственно, и во взрослом возрасте это было невозможно, хотя древний персидский царь Ксеркс и повелел в свое время высечь Дарданеллы. Еще по его