Самые последние строки из его последней книги (изданной посмертно Лидией Бёмер и Даниэлем-Диланом Бёмером):
Еще хоть раз. Быть таким.
Как луга на склоне. Куница. Как древесина ворот.
Как в самой последней пижаме.
По берегу, горизонту навстречу, идут
большая и малая птицы Рух.
Малая ходит вразвалку (еще), большая шатается (уже).
Малая щебечет, большая думает:
Тело – это событие.
Молитвы – богохульство,
о чем знают кошки.
На горизонте исчезают земля и море.
К воде хочет
всё.
Вода хочет прочь.
Я – нет.
12 декабря
В Киле в грузинском ресторане «Медея» предлагались цыплята табака. Что может быть большей тщетой, чем любимое блюдо умершего.
Однажды я привезла из Литвы во Франкфурт копченого цыпленка, потому что Олег, согласно семейному преданию, в детстве любил его. Об этом я вспомнила на вильнюсском крытом рынке, но не была уверена, что смогу провезти цыпленка через границу. Все прошло хорошо. В «Медее» я подумала, что не могу отправить цыпленка табака в потусторонность (да он бы там и не пригодился). В лучшем случае – его крошечную табака-душу. Однако над его душой я не властна. Не властна даже над собственной.
Голова пребывающего в трауре ненамного яснее, чем голова влюбленного, и беззащитна перед любой чепухой.
13 декабря
Хаймке Людеман, которая пригласила меня на ужин в «Медею», сказала: Олег и я не были тем, что обычно понимают под «семейной парой», а именно – что двое просто тупо сидят рядом и молчат; или тупо занимаются болтовней; или переругиваются.
Не есть ли каждая пара единое живое существо? Даже если они скучают друг с другом, или запутались во взаимных обидах, или вообще не справляются с жизнью?
Не думаю, что мой траур сильнее потому, что я тоскую о человеке, настолько родном мне, как если бы мы были близнецами.
Среди мотивов, которые вновь и вновь всплывают в записных книжках Олега, имеется мотив любовной связи между братом и сестрой. Одна из записей, шутка:
«– Моя трагедия в том, что я влюблен в свою сестру.
– Но у вас нет сестры!
– В том-то и трагедия!»
Траур имеет свои законы, которые лишь в ограниченной мере зависят от жизни. Если вообще зависят. Он овладевает даже теми людьми, для которых жизнь вдвоем была обременительна, или скучна, или в каком-либо смысле непосильна (сказанное относится ко всем возможным связям, даже между братьями и сестрами, родителями и детьми и что там еще бывает, а также – к разным формам жизни втроем или