а побеждала неизменная экономическая тяга евреев: расселяться гуда, где они живут реже. Но что несомненно и неоспоримо: с рубежа 1881 года начался решительный поворот передового образованного еврейства от надежд на полное слияние со страной «Россия» и населением России. – Г. Аронсон с поспешностью заключает даже, что «разбил эти иллюзии ассимиляции» «одесский погром 1871 г. Нет! никак еще не он. – Но если, например, проследить биографии виднейших русских образованных евреев, то у многих мы заметим, что с рубежа 1881—82 резко изменилось их отношение к России и к возможностям полной ассимиляции. Хотя уже тогда выяснилась и не оспаривалась несомненная стихийность погромной волны и никак не была доказана причастность к ней властей, а
напротив – революционных народников, однако не простили этих погромов именно русскому правительству – и уже никогда впредь. И хотя погромы происходили в основном от населения украинского – их не простили и навсегда связали с именем русским. «Погромы 80-х годов… отрезвили многих сторонников ассимиляции» (но не всех, идея ассимиляции еще оставалась жить). – И вот, иные еврейские публицисты уклонились в другую крайность: вообще невозможно евреям жить среди других народов, всегда будут смотреть как на чужих. И «палестинское движение… стало… «быстро расти»». Именно под впечатлением погромов 1881 года одесский врач Лев Пинскер опубликовал (в 1882 в Берлине и анонимно) свою брошюру «Автоэмансипация. Призыв русского еврея к своим соплеменникам», «произведшую огромное впечатление на восточное (русское) и западно-европейское еврейство». То был воззыв о неискоренимой чуждости евреев окружающим народам. П. Аксельрод уверяет, что и радикальная еврейская молодежь именно тогда обнаружила, что русское общество вовсе не приняло их как своих, – и в эти годы они стали отходить от революционного движения. Это утверждение – видится очень-очень преждевременным. В революционных-то кругах, включая названную народовольческую попытку, евреев всегда считали за самых своих.
