Судить его собрались четыреста афинян, все стояли на холме Пникс, ветер трепал волосы и одежды. Кимон уже выдержал три дня, когда против него давали показания. Допросы проводили два обвинителя, выбранные Эфиальтом, стратегом города и врагом Кимона. Сам Кимон наблюдал за этим со склона холма, повернувшись спиной к расположенной ниже Афинской агоре.
Он защищал себя довольно убедительно. С холодной ясностью объяснил каждое принятое решение. Поклялся богами, что не брал взяток за освобождение царя Македонии на земле Персии, а лишь по праву победителя проявил милосердие. Те, кто не поступил бы так же, разумеется, сомневались в правдивости его слов. Некоторые из собравшихся находились под властью злобы или зависти и ничего не слушали. Они не могли допустить существования более высоких стандартов морали, чем их собственные.
Перикл коснулся губ кулаком. Он присоединился к обвинителям, потом решил ничего не говорить до самого конца. Все взгляды были прикованы к нему – подозрительные, сомневающиеся, он это чувствовал. Люди знали, что Кимон – его друг, если не все, то некоторые точно. Однако нарушителю закона это не поможет. Любой афинянин осудит человека за нечестивость или измену. В таком случае даже родные посчитают своим долгом обречь виновного на смерть или изгнание. В результате никто не знал наверняка, как поступит Перикл. Он откашлялся и заговорил:
– Я выслушал все, что было сказано. Ничего не упустил. Как только начался этот суд, ко мне вечерами подходили многие, с юности знавшие Кимона. Стоило мне выйти в город, меня останавливали люди, желавшие напомнить, как Кимон командовал кораблями в сражении при Саламине или как он сражался с персами, разбив их флот и армию при Эвримедонте. Как привез домой останки Тесея, афинского царя, убившего Минотавра. Все это известно.
Слушая перечисление достойных деяний, стоявший сбоку от оратора стратег Эфиальт кривил губы. Еще бы, подумал Перикл, сам-то он мало чем может похвастаться.
Ветер крепчал и менял направление, теперь он дул с севера, поднимал пыль и приносил какой-то пряный запах. Перикл ощущал на языке их смешанный привкус.
– Мы высоко ценим своих людей. Каждый человек в Афинах может быть судьей и решать судьбу любого другого, хоть стратега, хоть плотника. Это право разбирать дела и выносить решения – биение сердца нашего города, живая свобода. Мы не тираны, чтобы обвинять кого бы то ни было на основании одного лишь свода законов или слова, сказанного против него врагами. Нет. Мы собираем сведения, мы слушаем, мы решаем.
Перикл окинул взглядом окружавшие его непримиримые лица. Собравшиеся на этом холме относились к своей обязанности очень серьезно. Судьба Кимона зависела от их суждения, и Перикл не знал, сможет ли поколебать мнение людей.
– Так вот, тем, кто считает, что Кимон занимает слишком высокое положение, чтобы его судили, я говорю: все мужи подлежат суду. Отсюда его