(Послание Иуды, 1:6)
«…они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение…»
(Послание евреям, 1:14)
«Он – Тот, Кто сотворил для вас все, что на земле, а затем обратился к небу и сделал его семью небесами. Ему известно о всякой вещи».
(Коран, сура 2:29 «Аль-Бакара»)
Я даже не знаю, историю, что мне рассказал профессор Сергей Дмитриевич Борода, следует воспринимать как некую мистику, или все же как реальность, которая имела место быть также со мной много десятилетий назад? Если честно, трудно поверить в услышанное, а затем и стать участником событий в один из рабочих дней в лаборатории, куда профессор пришел в разъяренном состоянии после разговора с начальником спецчасти нашего института. Именно в момент этого нарастающего негодования он поведал мне о происшествии, которое произошло на его глазах и с его участием, когда он был молодым ученым. И с этого начались уже мои приключения. Но для начала скажу, кто такой Сергей Дмитриевич.
Сергей Дмитриевич Борода – старожил нашего Института растений пустынных зон Академии наук Туркменистана, доктор биологии, заслуженный деятель науки, человек с мировым именем, который, как ни странно, за пределы СССР так и не выезжал. Его исследования, его теории и публикации словно сами «выезжали» за него, находя живой отклик в научных кругах от Лондона до Токио. У него был незаурядный дар находить общее в природе даже там, где его сложно разглядеть – в суровой пустыне. Его труды по биохимии и ботанике почитались среди лучших умов мира за точность, прогностическую силу и системный подход. Борода мог объяснять самые сложные процессы, используя простые аналогии, и даже в этом чувствовалась его редкая способность находить смысл в хаосе.
Профессор Борода был из той старой гвардии ученых, которые прошли через огонь и воду, буквально и метафорически. В свое время он работал заместителем директора института, но с возрастом предпочел сосредоточиться на собственных исследованиях. Когда пришла пенсия, он заведовал отделом, а еще позже, сократив обязательства, остался старшим научным сотрудником. Но даже в преклонном возрасте он ни на день не оставил науку, не видел себя бесполезным стариком, валяющимся на диване перед телевизором. В свои за восемьдесят Сергей Дмитриевич оставался человеком живым, бодрым, с ясным умом и тонким юмором. Снаружи он казался спокойным и даже жизнерадостным, но, как я слышал, его молодость не прошла безоблачно: он успел познать все «прелести» трудовых лагерей и ГУЛАГа, откуда вышел, казалось бы, с непробиваемой броней – на удивление, без злобы и горечи.
Семья у него была: дети, внуки. Когда Союз распался, они разъехались по миру – кто в Европу, кто в Америку, кто в другие страны бывшего Союза. Но сам он остался здесь, верен родному институту, несмотря на то, что наука в начале 1990-х переживала жесточайший кризис. Финансирование сократилось, штат научных сотрудников сужался до критического минимума, оборудование изнашивалось, ломалось, а в ремонт его редко удавалось поставить, и уж тем более рассчитывать на замену. Старые приборы изнашивались, некоторые аппараты разбирали на детали, чтобы собрать из них хоть что-то работающее. В те времена ученым приходилось изобретать не только идеи, но и способы поддержания лабораторий в каком-то рабочем состоянии. Научные открытия делались буквально «на острие пера», в основном теоретически, с экспериментами, которые удавались лишь благодаря интуиции и точному прогнозу. И именно таким «научным чутьем» обладал Сергей Дмитриевич. Он умел предвидеть, как будут развиваться исследования, чувствовал, когда гипотеза сработает, и часто опережал время.
Однако даже этот уникальный дар предчувствия иногда подводил профессора. Однажды ему отказали в поездке на международную конференцию. Он был в бешенстве: ведь ему объяснили, что отказали лишь по той причине, что много лет назад он был допущен к секретным материалам. Борода недоумевал – какие же секреты могли быть у нашего института, который занимался исключительно растениями и экологией пустынь? На самом деле, секретным в те времена было только то, что касалось зарплат руководства и распределения средств на «особо важные» проекты. Однако разрешения не последовало, и у Сергея Дмитриевича не оставалось выбора, кроме как отказаться от поездки. Он кипел от возмущения, но, сдержав себя, так и не поднял бунт, оставаясь верным, хотя и обиженным ученым.
Именно в таком состоянии я увидел его тогда – лицо покраснело от гнева, руки дрожали, но голос оставался ровным. Он сел напротив меня и, посмотрев прямо в глаза, произнес: «Ты только представь себе, что может произойти, когда…».
Меня зовут Феруз Насимов. Я родился и вырос в Ташкенте, и за три года до этих событий окончил Ташкентский институт сельского хозяйства. Мой диплом был заслуженной гордостью для всей семьи, которая всегда поддерживала меня в стремлении изучать природные процессы и работать на благо науки. После окончания я получил распределение в Ашхабад, в Институт растений, где проработал сначала стажером-исследователем и постепенно