Я знаю, каким мощным было мое влечение к Джексону, притом с самого начала – еще до того, как я узнала его, не говоря уже о том, чтобы влюбиться. Так есть ли основание думать, что с Хадсоном все будет по-другому?
От одной этой мысли я начинаю немного психовать.
К тому же Хадсон так и не ответил на тот вопрос, который я задала ему перед тем, как появился человековолк, так что я по-прежнему понятия не имею, что происходило между нами в те три с половиной месяца и что он чувствует ко мне, не говоря уже о том, что он думает о нашем сопряжении. И эта неопределенность нагоняет на меня страх.
– Вот именно, страх, – говорит Хадсон так внезапно, что у меня мелькает мысль, что он читает мои мысли. Но тут он обнажает свои клыки, и до меня доходит, что это ответ на мое предыдущее замечание.
Поскольку от вида его клыков меня тоже бросает в дрожь, я начинаю осознавать, что у меня, видимо, проблема, и серьезная, и это еще до того, как он спрашивает:
– Что именно ты хочешь узнать о тех месяцах?
– Меня интересует любая информация. – Я делаю глубокий вдох, надеясь угомонить неистовый стук сердца. – То, что ты можешь вспомнить.
– Я помню все, Грейс.
Глава 12. Вечные метания чистого разума
– Все? – повторяю я, немного потрясенная этим признанием.
Он подается вперед и снова говорит:
– Все. – Слово это больше похоже на рык.
И я едва не проглатываю язык.
Глубоко внутри просыпается и настораживается моя горгулья, и я чувствую, как мне передается ее каменная невозмутимость. Я заставляю ее успокоиться, уверив, что со мной все в порядке, хотя в эту минуту так и не кажется.
– Я помню, каково было просыпаться и наблюдать твои неизменные бодрость и оптимизм, – хрипло говорит он. – Я был уверен, что мы так и умрем, запертые там, но ты была убеждена, что мы спасемся. Ты отказывалась думать иначе.
– В самом деле? – В последнее время мне совсем не свойствен такой безбрежный оптимизм.
– О да. Ты все время рассказывала мне о всяких местах, которые ты покажешь мне, когда мы освободимся. Наверное, ты считала, что, если я смогу увидеть все места на планете, которые можно любить, я перестану быть порочным.
– О чем ты? – Это звучит так, будто я скорее ставлю его слова под сомнение, чем задаю ему вопрос, и, возможно, так оно и есть. Потому что сейчас я могу думать только об одном: как тяжело ему пришлось, когда мы наконец вернулись. Сначала я вообще не осознавала, что он рядом, а осознав его присутствие, обрушила на него все мыслимые подозрения.
– Например, о городке Коронадо, где ты любила бывать, живя в Сан-Диего. Ты садилась на паром и проводила всю вторую половину дня, бродя по местным картинным галереям, а затем заходила в маленькое кафе на углу, чтобы выпить чашку чая и съесть пару печений размером с твою ладонь.
О боже. Я уже несколько месяцев не вспоминала об этом месте, и вот теперь Хадсон напомнил